Как я и ждал, первое, что он спросил: почему я не работаю?
Я вкратце повторил все то, что уже говорил в милиции. Судья, который рассматривал мою трудовую книжку, стал расспрашивать меня, что я умею делать, и выяснилось, что я умею делать весьма немногое. Затем судья спросил о здоровье и, узнав, что у меня больное сердце, посмотрел в военный билет. Там было сказано, что медицинской комиссией я "признан негодным в мирное время, в военное время годен к нестроевой службе".
- Ну да, такие люди во время войны назывались обозниками, - сказал Яковлев, поджимая губы и всякими иными способами изображая презрение к моей строевой непригодности.
- Без обозников тоже нельзя, - вступился за меня Киселев.
Яковлев нехотя согласился и перешел к другой теме.
- А что за иностранцы у вас бывали? - спросил он.
Я сказал, что собираю картины молодых художников, и ко мне заходили иностранцы посмот-реть живопись. За границей, продолжал я, сейчас большой интерес к современной русской живо-писи, и как я слышал, одному русскому художнику, Звереву, иностранные коллекционеры устроили выставку в Париже. Сказав это, скорее из озорства, чем из каких-либо других соображений, я понял, что сделал глупость.
- А что же теперь стало со Зверевым? - спросил судья.
- Насколько я знаю, ничего, - ответил я.
- Интересно бы посмотреть, что это за картины, - продолжал Яковлев и спросил у Киселева, делали ли у меня обыск. Иной возможности посмотреть картины он, видимо, себе не представлял. Киселев ответил, что не делали.
- Вот вы знаете хоть одного художника, который получил бы признание не у себя на родине, а за границей? - спросил меня Яковлев проникновенным тоном.
- Да, - сказал я, - например, американский художник Раушенберг получил сначала признание во Франции.
- Я спрашиваю не об американцах, - раздраженно возразил судья. - Кого из русских художников вы знаете, пусть даже модернистов?
- Сколько угодно, - сказал я, - Кандинский, Шагал, Сутин, Архипенко, Малевич, да чуть ли не все вообще значительные русские художники XX века.
- Для кого же, по-вашему, писали эти художники? Для кого вообще нужна живопись?
- Это сложный вопрос, - сказал я.
- А в Третьяковской галерее вы когда-нибудь бывали? - спросил Яковлев.
- Бывал, - скромно ответил я.
- Вы знаете, кто написал картину "Всюду жизнь"?
- Ярошенко, - сказал я. - На этой картине, написанной в прошлом веке, сквозь зарешечен-ное окно зеленого железнодорожного вагона заключенные смотрят на голубей.
- Этот художник писал для народа, - сказал Яковлев. - Любой русский мужик-лапотник считал эту картину своей. Художники должны писать не для каких-то там любителей, иностран-ных или даже отечественных, а для народа, только тогда это будут настоящие художники.