— Мы окружены врагами, шпионами, быть может! Ты лучше сделаешь, если останешься здесь.
— У тебя много проектов, и они занимают тебя… ну, а мне что делать?
— Ты знаешь ведь, что твоя голова оценена…
— Да, в двадцать пять тысяч, ни более, ни менее, как и голова Нариндры.
— Дело не в цене, а в том, чтобы сохранить ее в той же мере, как если бы англичане предлагали за нее целый миллион; ты знаешь также, что мы принимаем участие в весьма важном предприятии, от которого зависит судьба восстания, а с тем вместе и миллионов людей. Неужели ты не можешь пожертвовать минутным развлечением такому важному предприятию? Обещаю тебе, что мы сегодня же ночью вернемся на материк, а ты знаешь, что у тебя будет много случаев пустить в ход свой карабин…
— Ты всегда прав, — отвечал Боб покорным тоном, — я останусь. Будь у меня удочка и веревочка, я поудил бы в озере…
Генерал произнес эти слова с такой комичной серьезностью, что Фред не мог удержаться от улыбки; он почувствовал некоторое сожаление, что противоречит своему другу, и сказал ему с некоторым колебанием:
— Если ты обещаешь мне не отходить далеко от той маленькой долины, что позади нас, в самой пустынной части горы, то, пожалуй, ты не подвергнешь нас опасности, поохотившись там часика два; я боюсь только, чтобы ты, увлеченный своею страстью к таким развлечениям…
— Клянусь тебе, что не перейду за границы, указанные мне тобою, — перебил его Барнет, с трудом скрывая свою радость.
— Что же, иди, если тебе так хочется, — отвечал Сердар, сожалея о своей слабости, — помни только свое обещание! Будь осторожен и не оставайся в отсутствии более двух-трех часов… ты мне понадобишься, когда вернется Ауджали.
Фред не успел еще кончить своей фразы, как уже Барнет вне себя от радости скрылся позади плотной стены тамариндов и бурао, крепкие, сильные отпрыски которых спускались густой чащей в долину, указанную ему другом.
Было, надо полагать, часов одиннадцать утра; яркое солнце золотило верхушки больших лесов, которые шли этажами по капризным, волнообразным уступам Сомната-Кунта; озеро Пантер, прозрачность которого не мутилась ни малейшим дуновением ветерка, сверкало, как огромное зеркало, под ослепительными лучами солнца; исполинские цветы огневиков и тюльпановых деревьев медленно колыхали свои крепкие черешки, как бы ища под листьями защиты от дневного жара; палящий зной, не смягченный никаким облачком, лился с небесного свода, заставляя птиц прятаться под ветками диких зверей в глубине своих логовищ и призывая к покою все, что жило и дышало под этой экваториальной широтой.