Когда мы встретились почти два месяца спустя в селе Ивановском, - в той самой "пещере Лейхтвейса", с описания которой началось наше повествование, Заскалько только что вернулся из госпиталя и так рассказывал мне о том, что произошло в эти критические минуты:
- Нас было пятеро в танке - я, водитель Потапенко, командир орудия Макаров, парторг нашей роты тяжелых танков радист Семенчук и механик Кожин. У Макарова перебита рука и разворочан бок, он уже не дышит, у Кожина на ниточке висит выбитый глаз, Семенчук тоже ранен. Мы с Потапенко пытаемся погасить пламя, но ничего не выходит. Дышать уже нечем, а открыть люки никак не удается: их заклинило. Неужели это смерть? В голове вдруг все промелькнуло, что было в жизни, с самого детства. Не знал я, что так страшно умирать... Рванулся из последних сил, а я ведь, как вы знаете, физкультурник, первенство брал в Станиславе, вышиб нижний люк. Стал спускать раненых. А там пули вихрем. Но другого пути у нас нет. Сначала вытащил Семенчука. Потом Кожина - это у него болтался глаз на щеке, страшно вспомнить. Спускаю его, а он стонет: "Товарищ старший лейтенант... Павел Андреевич! Паша!... Скажи правду, нет у меня глаз? Если нет - пристрели!" Я ему: "Есть, есть у тебя глаза. Просто тебе их кровью залило, ты и не видишь". Вытащили мы Макарова. И тут я вдруг вспомнил про свой дневник, он в танке остался. Больно жалко стало: много интересного там было записано. И ринулся я в горячке в танк. Стал ощупью шарить, а кругом огонь. Планшет так и не нашел, а весь обгорел. Едва выбрался - прыгнул в снег рыбкой... Поползли мы к своим. Потапенко тащил Семенчука, а я - Кожина. Кругом стрельба - нет спасения. Тут очередью из автомата и добило беднягу Семенчука - его перерезало пополам, а у Потапенко в кармане отсекло угол комсомольского билета. В общем, все же добрались мы до своих втроем - я, Потапенко и Кожин. Говорят, на меня было страшно смотреть: так обгорел. Как ни отбивался, меня сразу в госпиталь отвезли. Ну, как видите, все быстро зажило, теперь опять буду воевать...
* * *
Уже погас день, спустились сумерки, зажглись в дыму пожарищ тусклые звезды, а на подступах к Скирманову все еще гремело, клокотало, шумело. Гитлеровцы предприняли контратаку, но наши танкисты, увлекая за собой пехоту, отбросили их и начали штурм высоты, на которой располагалось кладбище, превращенное гитлеровцами в сильный оборонительный узел. Это был тяжелый бой. Танки капитана Гусева, - у которого на этот раз башенным стрелком был Герой Советского Союза Любушкин, - Бурды, Евтушенко, Корсуна, Столярчука расстреливали и давили гитлеровские дзоты. Политработники бригады Комлов и Столярчук шли в рядах пехоты, подбадривая и воодушевляя солдат. С мотострелками в атаку шел начальник разведки штаба бригады капитан Лушпа.