Вот так мы и воевали в эти трудные ноябрьские дни 1941 года. В этих боях отличились многие, в том числе Лехман, Якимчук, Бурда, Биндас, Попов, Самохин, Бороднин, Михайлов, Афонин, Яковенко и другие - всех не перечислишь!"
Мы, сотрудники отдела фронта "Комсомольской правды", в эти дни с особым напряжением следили за тем, что происходило на Волоколамском шоссе, - всем было ясно, что от исхода событий на этом участке зависит многое, очень многое. А военные корреспонденты, выезжавшие на передний край с раннего утра, возвращались в редакцию все быстрее - расстояние до линии фронта, хотя и медленно, сокращалось.
В холодный день 26 ноября в редакцию ввалился наш шумливый фронтовой фоторепортер Фишман, обвешанный с ног до головы трофейным оружием и фотоаппаратами. Сбивая снег с воротника полушубка, он таинственно объявил:
- Из Истры... Гитлеровцы форсировали реку, заняли монастырь... - И добавил, вытаскивая из-за пазухи новенький парабеллум: - Тысяча и одна ночь! Это от Лавриненко...
Ошеломленные известием о том, что фашисты уже в Истре, мы начали требовать подробностей, но Фишман только вздохнул и отправился проявлять пленку. На снимке, который он показал нам через час, было снято горящее селение. Посреди площади в дыму и гари стоял танк Т-34, а возле него наш старый друг старший лейтенант Дмитрий Лавриненко.
К этому времени половина Истры уже была занята немцами, а вторую половину удерживали наши войска. Лавриненко со своим танком прикрывал одно из важных направлений, находясь в районе деревни Соколово. Буквально в две минуты он рассказал фоторепортеру, что произошло, постоял тридцать секунд перед объективом, дал Фишману прикурить, а потом сердито сунул ему трофейный пистолет и сказал:
- Возьми на память, пригодится. Еще тепленький... И тут же крикнул:
- Что же ты стоишь, дурак? Не видишь - мне воевать надо! Лавриненко влез в танк, захлопнул люк, и машина, громко трубя, умчалась в бой.
- Ну я и ушел, - немного обиженно закончил свой рассказ наш фоторепортер. - И хорошо сделал, что ушел: там мины падать начали.
Фишман бежал полкилометра к оставленной им машине. Кругом все пылало и взрывалось. Сзади вставали высокие стены дыма: это горело нефтехранилище.
Через день линия фронта еще ближе придвинулась к Москве, и мы встретились со старыми знакомыми неподалеку от городской заставы - в то время грохот канонады явственно доносился до холодных прокуренных кабинетов редакции нашей газеты на улице "Правды". Танкисты по-прежнему не падали духом, хотя смертельная усталость лежала на их лицах: они не выходили из боя уже много дней. И что за бои это были!..