В этом самом доме я жила в детстве с родителями до семи лет, а потом нам дали квартиру в новостройках. Мы вошли в знакомый подъезд, поднялись на самый верхний, шестой, этаж. Дверь нашей бывшей квартиры, на третьем, была другая, железная, с добротным замком. Как видно, коммуналку давно уже расселили. Зато наверху все было как прежде. Пахло кошками, дверь хоть и старая, дубовая, но вся облупленная. В этой квартире раньше жила моя подружка Танька Морозова со своей матерью и бабкой. Интересно, где она сейчас?
Я с любопытством оглядывалась по сторонам, решив пока не говорить Володе, что уже бывала в этой квартире. Раньше тут были две большие комнаты, я точно помнила. В одной жила семья Морозовых, а в другой тихий пьяница дядя Леша Ситников. Дверь в бывшую дяди-Лешину комнату была закрыта.
— Там такой беспорядок, — сказал Володя смущенно, — хлам всякий навален, я живу и работаю здесь.
В этой комнате вдоль стен были расставлены и развешаны картины. Действительно, получился вернисаж! Я стояла в центре и крутила головой. Мне они все нравились. И городские пейзажи, преимущественно старые дворы, никаких памятных общепринятых мест, до такого Володя не опускался. Из памятников он позволил себе написать только Новую Голландию — еще Петром строенные речные склады и огромные ворота из потрескавшегося камня на заросшем травой острове на Фонтанке.
Еще там был огромный букет в простой глиняной вазе — ноготки, ромашки, разноцветные астры. Я подумала, что букет Володя писал не в мастерской, — цветы явно выглядели только что сорванными и какими-то деревенскими. Так и есть, на желто-белом фоне сзади я уловила трещины, это была старая, давно не беленная печь. Интересно, это его собственная дача или он гостил у друзей?
— Ну, — он смотрел на меня с улыбкой, — какая же нравится больше всех?
— Сирень, — не колеблясь ответила я.
Там была такая картина странной формы, узкий длинный прямоугольник, положенный набок, и на ней, на темно-синем фоне, была нарисована лиловая сирень — не кусты, не букет, а просто ветки с пышными цветами. И опять картина совершенно не казалась мрачной.
— Знаешь, куда бы я хотела ее повесить? — возбужденно спросила я. — В такую большую, просторную комнату. Стены должны быть светлые, крашеные, но не белые, как в больнице, Боже упаси, а светло-серые. Картину надо повесить над тахтой, покрытой лиловым покрывалом, и больше на стенах ничего не должно быть. И узкое окно, а на нем занавески плотного белого шелка. А что должно быть из мебели, я не придумала, только вижу в углу консоль, а на ней букет белых лилий…