Но почему?
Потому что в нем… в нем есть нечто. Нечто, что заставляет Ахкеймиона ждать. Ощущение чего-то невероятно соответствующего… Но чего? Чему он соответствует? И будет ли этого достаточно? Достаточно, чтобы оправдать предательство школы? Достаточно, чтобы бросить гадальные кости на Армагеддон? Чего вообще для этого достаточно?
Чего-то, помимо истины. Истины всегда достаточно, не так ли?
«Он посмотрел на меня и понял». Ахкеймион осознал, что брошенный камень был еще одним уроком. Еще одним намеком, еще одной зацепкой. Но на что он намекал? Что бедствие разразится, если он примет неверное решение? Или что бедствие разразится вне зависимости от того, какое решение он примет?
Казалось, его мучениям не будет конца.
«Расстояние между животным и божеством измеряется долгом».
Экианн, послание 44
«Дни и недели, предшествующие сражению, — вещь странная. Все войска — конрийцы, галеоты, нансурцы, туньеры, тидонцы, айноны и Багряные Шпили — пришли к крепости Асгилиох, к Вратам Юга и границе языческих земель. И хотя многие думали о Скауре, язычнике-сапатишахе, с которым им предстояло бороться, он по-прежнему стоял для них в одном ряду с сотнями прочих абстрактных забот. Всякий еще мог перепутать войну с обычным повседневным существованием…»
Друз Ахкеймион, «Компендиум Первой Священной войны»
4111 год Бивня, конец весны, провинция Ансерка
В течение первых дней пути повсюду царило замешательство и неразбериха, особенно на закате, когда айнрити рассыпались по полям и склонам холмов, чтобы встать лагерем на ночь. Пару раз Ахкеймиону не удавалось разыскать Ксинема, но он настолько уставал, что ставил палатку рядом с незнакомыми людьми. Однако, когда конрийцы привыкли осознавать себя войском, привычка вкупе с грузом обязанностей привела к тому, что лагерь каждый вечер принимал более-менее приличный вид. Вскоре Ахкеймион обнаружил, что делит пищу и шутливые беседы не только с Ксинемом и его старшими офицерами, Ириссом, Динхазом и Зенкаппой, но еще и с Келлхусом, Серве и Найюром. Дважды их навещал Пройас — для Ахкеймиона это были нелегкие вечера, — но обычно наследный принц вызывал Ксинема, Келлхуса и Найюра к себе в шатер, либо на службу, либо для вечернего совета с другими великими лордами, входившими в состав конрийского войска.
В результате Ахкеймион частенько оставался в обществе Ирисса, Динхаза и Зенкаппы. Компания из них была ужасная, особенно в присутствии такой красивой и застенчивой женщины, как Серве. Но вскоре Ахкеймион начал ценить эти ночи — по сравнению с днями, когда ему приходилось идти рядом с Келлхусом. Тут была нерешительность мужчин, сошедшихся без традиционных посредников, а затем — бурный дружелюбный разговор, как будто они одновременно и поражались, и радовались тому, что говорят на одном языке. Это напоминало Ахкеймиону, какое облегчение испытывал он и его товарищи детства, когда их старших братьев звали в лодки или на берег. Ахкеймион вполне способен был понять это товарищество душ, пребывающих в чужой тени. Кажется, с тех пор как покинул Момемн, он испытывал редкие мгновения покоя лишь в обществе этих людей, хоть они и считали его проклятым.