— Это означает, что иногда из молодого быка получается неплохая корова…
Все снова расхохотались, но Ахкеймион с трудом изобразил слабое подобие улыбки. Да что его, собственно, так разозлило?
— Нет! — воскликнул он. — Что ты думаешь на самом деле?
Келлхус помолчал, взял Серве за руку и оглядел присутствующих. Ахкеймион покосился на Серве и тут же отвернулся. Она смотрела на него очень внимательно.
— Эта история учит, — серьезным, изменившимся голосом произнес Келлхус, — что есть разное мужество и разные понятия о чести.
Он говорил так, что, казалось, заставил умолкнуть всех вокруг — едва ли не все Священное воинство.
— Она учит, что все эти вещи — мужество, честь, даже любовь — лишь проблемы, а не абсолютные понятия. Вопросы.
Ирисс решительно встряхнул головой. Он принадлежал к числу тех туго соображающих людей, которые постоянно путают рвение с проницательностью. Для других уже стало дежурным развлечением наблюдать, как он спорит с Келлхусом.
— Мужество, честь, любовь — проблемы? А что же тогда решения? Трусость и развращенность?
— Ирисс… — сказал Ксинем, начиная сердиться. — Кузен.
— Нет, — отозвался Келлхус. — Трусость и развращенность — это тоже проблемы. А что касается решений… Вы, Ирисе, — вы решение. На самом деле все мы — решения. Каждая жизнь рисует набросок другого ответа, другого пути…
— Так что же, все решения равны? — выпалил Ахкеймион. И удивился горечи, прозвучавшей в собственном голосе.
— Это философский вопрос, — сказал Келлхус, улыбнувшись.
Его улыбка развеяла возникшую неловкость.
— Нет. Конечно же, нет. Некоторые жизни прожиты лучше других — в этом не может быть сомнений. Как вы думаете, почему мы поем песни? Почему чтим священные книги? Почему размышляем над жизнью Последнего Пророка?
Примеры, понял Ахкеймион. Примеры жизней, несущих свет, дающих ответы… Он понимал, но не мог заставить себя произнести это вслух. В конце концов, он ведь колдун — пример жизни, которая ни на что не отвечает. Ахкеймион молча встал и ушел от костра. Его не волновало, что подумают другие. Его охватила острая потребность побыть в темноте, в одиночестве…
Подальше от Келлхуса.
А потом он осознал, что Ксинем так и не услышал его исповеди, что он по-прежнему наедине со своим знанием, — и опустился на колени у своей палатки.
«Возможно, оно и к лучшему».
Оборотни среди них. Келлхус. — Предвестник конца света. Ксинем наверняка решит, что он свихнулся.
Из размышлений его вырвал женский голос.
— Я видела, как ты смотришь на него.
На него — в смысле, на Келлхуса. Ахкеймион оглянулся и увидел на фоне костра стройный силуэт Серве.