«Отлично, отлично, кончится вся эта позорнейшая тягомотина», — подумала Маша. Они провели с Аликом длинный вечер, затянувшийся почти до четырех утра. Разговаривали, строили планы, а потом Маша заснула без сновидений, взяв Алика за руку.
Проснулась она поздно. Деборы Львовны уже несколько дней не было: в последние дни она много времени проводила у больной сестры. Алики уже позавтракали, играли в шахматы. Картина была самая мирная, даже с кошкой на диванной подушке.
«Как хорошо, кажется, я начинаю выздоравливать», — думала Маша, крутя тугую ручку кофейной мельницы. Потом взяли санки и пошли втроем на горку.
Вывалялись в снегу, взмокли, были счастливы.
— А в Бостоне снег бывает? — спросила Маша.
— Такого не бывает. Но мы будем в штат Юта ездить на горных лыжах кататься, будет не хуже, — пообещал Алик. А все, что он обещал, он всегда выполнял.
…Бутонов позвонил в тот же день:
— Ты не соскучилась?
Накануне он видел топтавшуюся у калитки Машу, но не открыл ей, потому что в гостях была дама, милая толстуха переводчица, с которой они были вместе в поездке. Две недели они поглядывали друг на друга выразительно, но все случая не представлялось. Мягкая и ленивая женщина, очень похожая, как он теперь понял, на его жену Ольгу, сонной кошкой ворочалась в бутоновских объятиях под треньканье Машкиных звонков, и Бутонов почувствовал острое раздражение против переводчицы, Машки и себя самого. Ему нужна была Машка, острая, резкая: со слезами и стонами, а не эта толстуха. Он звонил Маше с утра, но сначала телефон не отвечал: он был отключен, — потом два раза подходил Алик, и Бутонов вешал трубку и только под вечер дозвонился.
— Пожалуйста, больше не звони, — попросила Маша.
— Когда? Когда приедешь? Не тяни, — не расслышал Бутонов.
— Нет, я не приеду. И не звони мне больше, Валера. — Уже тягучим, плаксивым голосом:
— Я не могу больше.
— Машка, я соскучился ужасно. Ты что, сбрендила? Обиделась? Это недоразумение, Маш. Я через двадцать пять минут буду у твоего дома. Выходи, — и повесил трубку.
Маша заметалась. Она так хорошо, так прочно решила больше с ним не видеться, испытала если не освобождение, то облегчение, и сегодняшний день был такой хороший, с горкой, с солнцем… «Не пойду», — решила Маша.
Но через тридцать пять минут накинула куртку, крикнула Алику:
— Буду через десять минут! — И понеслась вниз по лестнице, даже лифта не вызвав.
Бутоновская машина стояла у порога. Она рванула ручку, села рядом:
— Я должна тебе сказать…
Он сгреб ее, сунул руки под куртку:
— Обязательно поговорим, малыш.
Тронул машину.