— Все равно жалко!
Терентию чужеземная забава тоже не понравилась.
— Батя, ладно если я кого приложу — так ведь и мне каменная дура по балде прилетит! К усам кошачьим такое развлечение!
— Ничего, — утешал короля Ироня. — Зато мальчики себя в науках покажут!
Мальчики же, кое-как освоив грамоту (тут уж с чистой совестью можно было пороть за нерадение обоих — представляете, как больно им было?), из всех наук важнейшей посчитали историю.
Здесь их интересы совпали.
Оба искренне сожалели, что родились слишком поздно.
— Эх, раньше-то лучше было, батюшка! — вздыхал Тихон. — Тогда все было ясно: вот оно добро, а вот оно зло. Тогда богатыри сомнений не знали, жалели слабых, окорачивали сильных. А нынче ничего не понять, амбивалентность какую-то выдумали… Неоднозначность… Черно-белое видение мира осуждается повсеместно… Как жить?
— Да, батя, раньше-то лучше было! — вторил брату Терентий. — Что тебе поглянулось, то и твое — земля ли, баба ли, золотой ли рудник. А нынче понавыдумывали каких-то законов! Международное право, то да се! Тетка эта страшная в Неверландах сидит, всех засудить желает…
— Что делать, мальчики, — времена меняются, — говорил Стремглав. — После взятия Чизбурга войны никто не хочет — навоевались по самые лобные пазухи. А за тетку неверландскую наш представитель маркиз де Громилушка проголосовал по нашему распоряжению, иначе выбрали бы главным судьей Агенориды лютого врага Посконии дона Конторру…
— Ага, а эта страшидла — нам друг!
— Ну, все-таки…
Тем временем культура и цивилизация кое-как осваивались на гостеприимной посконской земле.
Появился даже первый посконский поэт, и оказался он на то время лучшим и талантливейшим. Выйдя с глухого лесного хутора, он притащил в Столенград поэму о счастливых переменах в Посконии. Поэма называлась «Любо!».
Правда, начало у нее было какое-то неприятное:
Любо мне зрети, како мрут дети:
Не могу терпети, коль начнут галдети.
Любо мне при этом старцев бить кастетом,
Чтоб нонешним летом первым стать поэтом.
Любо вешати боляр, хворян вырезати,
Старый мир жалети — да с какой же стати?
— Не любо! — сказал Стремглав и порвал свиток на мелкие куски. — Хватит, навешались уже, придурки! Ты бы лучше такие вирши сочинял, чтобы наши посконские товары предпочитали заморским!
— Сделаем! — пообещал поэт. — Только ты меня, государь-надежа, потом пошли за границу — я про них позорящую поэму сочиню, «Хреново!» называется…
— А хрена посконского ты вообще не касайся! — приказал Стремглав, но наказывать поэта не стал.
Еще этот поэт известен тем, что ввел между посконичами в обиход и новое приветствие: «Хрен с тобой!» — чтобы каждый житель ежедневно чувствовал свою причастность к государству и символам его.