– Значит, наш хлопец – радист. Имелась у нас такая версия. А скажите, Лауниц, какой все-таки был пароль?
– «Фау-Цет».
Покосившись на Егора, Октябрьский виновато развел руками:
– Вот тебе и вересковый мед. Горе от ума, на старуху бывает проруха, век живи – век учись, чужая душа потемки, а также прочие народные мудрости… Ладно, не будем посыпать голову пеплом. Работа не окончена. Идем со мной, Дорин, ты мне понадобишься.
А фон Лауницу сказал напоследок, жестко:
– Вы только не вздумайте нарушить наш уговор. Факты есть факты: «груз» мы взяли, явку на Кузнецком вы сдали. Поверьте, вам во всех смыслах будет приятней идти по жизни с нами.
И с разбега влетел на кручу.
– Ну что тут, Подъяблонский? Очухался этот?
– Я ПодъЯблонский, товарищ начальник. Нет, лежит. Прикажете дать нашатырю?
– Сам. Ты мне сапера подошли.
Старший майор взял едко пахнущий пузырек, наклонился над радистом. У того всё еще шла носом кровь, из разинутого рта вырывалось хриплое дыхание.
– Я сапер, товарищ начальник, – доложил подбежавший боец с кожаной сумкой за плечами, похожей на школьный ранец.
– Возьмите рюкзак. Проверьте на наличие мины. У Абвера новая мода: перед сбросом груза заводят часовой механизм. Если агент разбился или схвачен, через сорок минут или через час взрыв. Мы так 19 февраля под Каунасом трех ребят потеряли. Да не здесь копайся! – прикрикнул он на сапера, начавшего расстегивать рюкзак. – Подальше оттащи, а то подорвешь дорогого гостя. И меня заодно.
Прежде чем сунуть пузырек под нос парашютисту, Октябрьский сказал:
– Ну, Дорин, до сих пор были цветочки. Ягодки начнутся сейчас. Не сломаем его сразу, пока мозги не встали на место – потом труднее будет. Момент оптимальный. Шок, воля от потери сознания ослаблена. Ты нагнись, чтоб он тебя видел. И сооруди рожу поужасней.
Дал нюхнуть пленному нашатыря – тот дернул головой, страдальчески простонал, захлопал глазами.
В первую секунду взгляд был несфокусированным, потом парашютист увидел свирепо оскаленную физиономию Егора и, всхлипнув, попытался вжаться в землю.
Октябрьский ткнул Дорина локтем. Тот понял без слов.
– У, гад фашистский! – и занес кулак.
– Пока не надо, – прикрикнул на него старший майор – и парашютисту. – Кто такой? Диверсант? Террорист? Против кого замышляете теракт? Против руководства Советского Союза?
– Ни, я не диверсант! Я радист, радист… – забормотал пленный, не сводя глаз с Егорова кулака.
– Эй, сапер, там в мешке рация есть? – крикнул Октябрьский, обернувшись.
– Нету, товарищ начальник! – донеслось из темноты.
– А мина?
– Есть какая-то коробка. Я в нее пока не лазил. Но вроде не тикает.