Октябрьский на выступавшего ни разу так и не взглянул, но клинки в блокноте делались всё хищнее – с зазубринами, со стекающими каплями крови. Появились там и самурайские мечи, единственное свидетельство, что старший майор все-таки слушает коллегу. А не смотрел он на Лежаву, потому что имел к нему счет, до сих пор не предъявленный и не оплаченный.
«Японец» заметно волновался. От этого грузинский акцент, и без того более очевидный, чем у Наркома, сегодня особенно чувствовался – имя японского императора, например, прозвучало, как клекот орла: Кхырокхыто.
Дела у Лежавы были так себе. Еще недавно его направление считалось ведущим, особенно после подписания Советско-германского пакта, когда немецкая разведка якобы свернула работу против СССР и передала свою агентуру японцам. Но после блицкрига немецкая угроза снова вышла на первый план. Лежаве урезали финансирование, он стал реже бывать у Самого. Оттого сейчас и нервничал.
Три года назад, в разгар беспощадной чистки, японская опасность (плюс кое-какие личные качества) спасла ему жизнь, он остался последним из могикан, разведчиков доежовской эпохи. Октябрьский помнил время, когда Лежава был единственным грузином в начсоставе НКВД. Тогда на Лубянке преобладали евреи, латыши, поляки – представители наций, активней всего участвовавших в революции. Но времена переменились, теперь в центральном аппарате стало много кавказцев: сам Нарком, народный комиссар госбезопасности (фамилия у того русская, но родился он в Грузии, и мать грузинка), многие ключевые работники. Только вряд ли это обстоятельство могло выручить Лежаву. Нарком национальному происхождению значения не придавал, а что привел с собой много грузинов и армян, так это не из местнического патриотизма – просто взял лучшие кадры с предыдущего места службы, из Закавказья.
– Хорошо, товарищ Японец, – оборвал выступающего Нарком. – Дальше ясно. Теперь послушаем товарища Американца.
Тут Октябрьский поднял голову, стал слушать внимательно. «Американца» (он, один из всех, был в костюме и галстуке) старший майор видел впервые. Знал только, что это Епанчин из «Службы связи» – Коминтерновского отдела, ведающего нелегальной работой за рубежом. Судя по фамилии и манере говорить – из бывших. Не из белогвардейцев, конечно, – слишком для этого молод, а из второго поколения, кого увезли в эмиграцию ребенком. Из таких получался отличный материал для агентурной работы. В свое время, служа за границей, Октябрьский активно привлекал подобных ребят, и с очень неплохими результатами.
«Американец», как ему и полагалось, гнул свою линию.