Уже в коридоре Октябрьского взял за локоть Лежава.
Побагровев и очень стараясь не отводить взгляда, заговорил:
– Слушай, я рад, что ты вернулся. Честное слово. Всё хотел заглянуть, объясниться… Ты это, ты прости меня: я ведь искренне думал, что ты враг… Данные такие были, ну я и поверил. Сам помнишь, что тут у нас тогда творилось. Тебе, наверно, показывали мой рапорт?
– Не рапорт, а донос, – спокойно ответил старший майор, не делая ни малейшей попытки облегчить Лежаве задачу.
У того дернулась щека.
– Да ладно тебе… Признаю, ошибался. Переусердствовал. Виноват я перед тобой. Прости меня, а? Не ради старой дружбы, а для пользы дела. Правильно ведь Епанчин сказал: одной Родине служим.
– Правильно. – согласился Октябрьский. Лежава обрадовался:
– Вот видишь! Давай пять. – И протянул ладонь, но неуверенно – боялся, что рукопожатия не будет.
Однако старший майор как ни в чем не бывало снял перчатку, крепко стиснул «Японцу» пальцы и убирать руку не спешил.
Лицо грузина осветилось улыбкой.
– Вот это по-нашему, по-большевистски! Значит, простил?
Тогда, по-прежнему не прерывая рукопожатия, Октябрьский повернул кисть пальцами кверху – вместо ногтей там были сморщенные багровые пятна. Увидев их, Лежава побледнел.
– Нет, – ответил старший майор и отвернулся, натягивая перчатку.
Он торопился – нужно было проведать квартиру на Кузнецком Мосту, где работала группа лейтенанта Григоряна.
Глава шестая.
Светлый путь
Доринский сожитель, вымотанный бессонной ночью, уснул не раздеваясь. А Егору хоть бы что. Облился до пояса холодной водой, помахал гантелями, и снова как огурчик. Засиделся в четырех стенах, измаялся – не то чтоб от безделья (дел-то как раз было по горло), а от монотонности и главное от ожидания. Безвылазно торчал в коммуналке шестой день, а звонка от Вассера всё не было. Может, и вовсе не выйдет на контакт?
Натянув майку, Егор вышел на кухню, где соседка слева, в стоптанных тапках, в застиранном халате невнятного цвета, варила щи.
– И хде ты, Зинаида, тильки таку похану капусту берешь? – лениво сказал Дорин, говоря на украинский манер. – Хоть противохаз надевай.
– Пошел ты, Степка,… У тебя и так рожа как противогаз, – огрызнулась соседка, всегда готовая к отпору. – Барин нашелся – шти ему нехороши. А мой Юшка любит. Надо больному дитятке горяченького похлебать?
Егор хмыкнул – Зинкиному сыну, идиоту Юшке, было под тридцать. Ничего себе «дитятко», еле в дверь пролазит.
– Некультурная ты баба. Зинаида Васильевна. На общественной кухне матом ругаешься, живешь в антисанитарных условиях. Как только тебя в Моспищеторге держат, доверяют мороженым торговать?