Я был настолько задумчив, что разговор, который я только что процитировал, не привлек бы моего внимания, если бы его не повторил мой кузен, которого подвигло на это, я думаю, некоторая гордость и желание показать себя безразличным к напыщенному ответу.
Он сказал мне, что парень на дорожке над нами - это некто Фунес, известный своими странностями, такими как: необщительность и то, что он всегда знал точное время подобно часам. Он добавил, что Иренео был сыном Марии Клементины Фунес - женщины, которая была городской гладильщицей; его отец, как говорят некоторые, был англичанином, урожденным О`Коннор, доктором в соленых полях, хотя некоторые говорили, что его отец был объездчиком диких лошадей или солдатом из провинции Эль Сальто. Иренео со своей матерью снимал угол в сельском доме Лорелов.
В 85-86 годах мы проводили лето в городе Монтевидео. Мы вернулись во Фрай-Бентос в 87 году. Естественно, я справлялся обо всех своих знакомых и, в конце концов, о "хронометре Фунесе". Мне сказали, что его сбросила дикая лошадь на ранчо в Сан-Франциско, и он безнадежно покалечен. Я помню впечатление тревожного очарования, которое во мне вызвала новость: единственный раз, когда я видел его, мы были верхом, возвращаясь из Сан-Франциско, а он был на высоком месте. Со слов моего кузена Бернардо дело звучало как сон, смешанный с элементами прошлого. Мне сказали, что Иренео не встает теперь со своей койки, а смотрит неподвижным взглядом на фиговое дерево на заднем дворе или на паутину. На закате он позволяет отнести себя к окну. Он ведет себя гордо до крайности, притворяясь, что несчастье, которое постигло его, было только на пользу... Дважды я видел его за железной решеткой, которая неумолимо очерчивает его вечную тюрьму: один раз он был недвижим, с закрытыми глазами; другой раз - также неподвижный, поглощенный созерцанием сладко пахнущей веточки лаванды.
К тому времени я начал, не без некоторого бахвальства, методическое изучение латинского языка. В моем чемодане были: "De Viris Illustribus" Ломонда, словарь Куичерата, Комментарии Цезаря, разрозненные тома "Естественной Истории" Плиния[4], что превышало, и до сих пор превышает, мои скромные таланты как латиниста. Все в маленьком городке вызывает пересуды; Иренео в своей маленькой ферме на окраине вскоре узнал о прибытии этих необычных книг. Он послал мне цветистое, чопорное письмо, в котором он вспоминал нашу встречу, к несчастью короткую, "в седьмой день февраля года `84" и упоминал о славных услугах, которые оказал Дон Грегорио Хидо, мой дядя, умерший в том же году, "двум отчизнам в славной кампании Итузаинго[5]". И он просил на временное пользование любую из этих книг вместе со словарем "чтобы быстрее понять исходный текст, поскольку я еще не знаю латинского". Он обещал вернуть их в хорошем состоянии, почти немедленно. Письмо было очень хорошо построено и безукоризненно; правописание в стиле Андреса Белло: i вместо y, j вместо g. Сначала я, естественно, предположил, что это шутка. Мой кузен заверил меня, что это не так, что это особенность Иренео. Я не знал, приписать ли дерзость, невежество или глупость той идее, что для освоения сложного латинского языка не требуется другого инструмента, кроме словаря. Чтобы вывести его из заблуждения, я послал Gradus ad Parnassum Куичерата и Плиния.