Абсент (Бейкер) - страница 125

Я натолкнулся на бар «Марсель» во время своей первой невежественной прогулки в свой первый барселонский уик-энд. Много лет люди, спотыкаясь, выходят из него. Черно-белый телевизор беззвучно работает в углу большого, грязного бара со скудной мебелью. Мало кто смотрит на огромную барменшу. Некоторые оживленно играют в карты или в домино в углу, большинство сидит поодиночке и сосредоточенно смотрит в свои стаканы. Ведь «Марсель» – бар абсента.

Абсент пьют с мечтательной церемонией: на край стакана кладут вилку, на ее зубчиках располагают кубик сахара и медленно льют на сахар воду, причем сладкий раствор стекает в темно-зеленую жидкость. Вопреки всем романтическим ассоциациям с Парижем времен его расцвета, это пойло настолько ядовитого, а пристрастие к абсенту столь опасно, что этот напиток запрещен почти повсюду, но не в «barrio Chino». Здесь разрешены даже кошмары.

Когда я, наконец, разрешил себе попробовать абсент, это закончилось тем, что я потерял день, от которого остались лишь обрывки. Весь этот день я, несомненно, сидел с рабочими женщинами из квартала, которые, кажется, были ко мне довольно добры. Позднее, во времена, не затемненные зеленой жидкостью, я обнаружил на площади, по краям которой стояли грузные проститутки, маленькую мемориальную доску в честь Александра Флеминга. Так велика любовь этого больного места к человеку, который изобрел пенициллин.

Подпольные клубы были центром ночной жизни города. О них узнавали друг от друга участники тайной, избранной сети. Я никогда не был членом такого клуба, зато Ронни, очевидно, была. Обычно размещенные в странно стерильных банкетных залах или маленьких, темных, жарких норах, они предлагали то, чего не найдешь в обычных барах. Иногда это были нагота или некоторые сексуальные наклонности, включая поклонение коже или ступне, иногда – наркотики по авторским рецептам. Большей частью бары просто оставались открытыми намного дольше, чем разрешал закон. Клубы распространяли приглашения или пользовались системой тайных паролей, чтобы регулировать доступ, и, учитывая это условие и их секретное расположение, я никогда не был ни в одном из них.

Теперь, когда я входил в холл старого отеля, сердце у меня колотилось от возбуждения. Я прошел через холл, похожий на склеп, и поднялся по вызывавшей мысли о пещере мраморной лестнице, которая вела в бальный зал, где бар размещался той ночью, или в течение той недели, или столько, сколько он был там. Бледный мрамор сообщал скудно освещенному пространству прохладу музея. На полу лежала изношенная ковровая дорожка, и я прошел по ней мимо тяжелых дубовых кресел с обивкой к двери, которую загораживали молодые жизнерадостные люди в дорогой одежде; они толпились у двери, горя желанием войти. Тяжелая басовая компьютерная музыка раздавалась из зала. Голоса были приглушены, возможно, из-за размера пространства, казалось, будто стены завешаны мокрыми одеялами. Несколько человек пытались уговорить грузного привратника, не обращавшего на них никакого внимания, но мое имя Ронни внесла в список, и я смог преодолеть преграду. На мою руку поставили штамп светящимися чернилами, и я вступил в главную залу.