— Я же говорю: мои предки откупили у него эту пещеру. Уж они-то видели.
— Слабое утешение. Да нет, я не хотел оскорбить твоих предков, — отговорился Индра, обнаружив в юных глазах обиду. — Просто я привык доверять только собственным глазам.
— И собственным ушам?
— И собственным ушам.
— И собственному нюху?
Индра не ответил на шутливое пустословие Нами. Взгляд воина приковал невесомый, будто воздушный, силуэт его сестры, появившийся на берегу моря. Как призрак луны, выпорхнувшей до срока из густых красок небес. Призрак в обличье восхитительной девственности.
— И собственному нюху, — очарованно сказал воин, не сводя глаз с девушки.
Нами постарался не замечать взгляда пришельца.
Она ворошила хрупким шагом камушник и не различала впереди ничего для себя вдохновенного. Никаких ответных призраков. В её взгляде не было даже любопытства к новой персоне. Не то что интереса. Это почему-то больно задело воина.
— Тебя поехал искать твой товарищ. На такой страшной повозке, привязанной к двум ослам, — равнодушно сказала Намати, поравнявшись с Индрой.
— К коням, а не к ослам, — поправил её воин.
Девушка не обратила внимания на столь важное уточнение и скрылась в пещере.
— Пойдём! — позвал молодой дан, поманив кшатрия рукой.
Мрачное жерло пещеры сторожила престрашная старуха. Она перебирала кривыми пальцами россыпь костей, бубня при этом что-то себе под нос и вращая безумными глазами.
— Это — праматерь Намари. Говорят, она старше камней, из которых сложена пещера. Никто не знает, сколько ей лет.
Индра шагнул было вперёд, но Намари подняла голову и, увидев кшатрия, пронзительно закричала. Индра оцепенел.
— Он пришёл! — кричала старуха, протягивая к воину высохшие руки. — Он пришёл, чтобы кровью воина обагрился рассвет!
— Не обращай внимания, — сказал Нами, увлекая Индру за собой. — В её предсказаниях больше безумия, чем открытий.
— Не смей так говорить о праматери! — возмутилась его сестра, внезапно появившаяся из темноты.
Юноша скорчил ей рожу:
— Как мне надоели твои поучения!
— Кто из вас старше? — поинтересовался Индра, обходя неугомонную праматерь.
— Я, — загордился Нами, — на год. После отца и Намучи я самый старший в роду. Если, конечно, не считать Намари и мать.
— Это верно, зачем считать женщин? — улыбнулся воин. — Ты согласна, Намати?
Девушка гневно отвернулась.
— Кто тут не считается с моей матерью? — послышалось снаружи.
— Берегись, воин! Берегись, воин! — заверещала старуха, взывая к новому персонажу семейного клана данов.
Солнце светило ему в спину, отчего лицо идущего съедала серая тень.