— Пусть он поедет со мной, — попросил молодой ашвин. Индра не стал спорить. Так их стало на одного больше.
Колесницы перевалили через сыпучие холмы, и ночь выплеснула мрак в глаза путников. Густой, как шелковичный сок. Необозримый простор захватил их души, но усталость и тягостный осадок не самого лучшего дня скоро сделали своё дело. Колесницы покатили медленнее, а потом кони и вовсе перешли на шаг, не испытывая над собой власти кожаных поводьев.
День встретил путников в далёком переполье. Душней, пеклом, пылью и однообразием равнины. Путь стал для них тяжким испытанием. Та самая дорога, таившая магию движения, беспрестанного изменения мира вокруг глаз, магию Великого похода, сделалась нестерпимо гнетущей. Равнодушные сердца совсем уже забыли упоение простором, который помещается в колесе с восьмью спицами. Людям казалось, что они едут по громадной жаровне, и её раскалённое небо и пересохшая земля отходили в их сердца пеплом.
Индра вспоминал свой душевный призыв: «Колесо катится!», и ему становилось гадостно от этой наивной, простяцкой самоуверенности. «Жизнь — громадный камень, лежащий там, где его положили, и сдвинуть его невозможно!» —думал воин.
Сейчас Вала остался бы доволен такими мыслями кшатрия. Индра ненавидел Валу, ненавидел себя за эти мысли, ненавидел дорогу и безводье. Он остановил колесницы и объявил всем, что, если сегодня к вечеру они не найдут воду, завтра колесницы останутся без коней. А к вечеру погибнут и люди.
Пипру, выслушав злобу кшатрия, заговорил первым:
— Я могу показать, где источник, — сказал он, щуря усталые глаза.
— Чего же ты раньше молчал, враг? — вспыхнул Насатья.
— Меня никто не спрашивал.
Арийцы переглянулись. Каждый из них подумал об одном и том же.
— Ты что, знаешь всю эту степь? — усомнился младший из ашвинов.
— Всю, разумеется, не знаю, — спокойно ответил Пипру, — но воду показать могу. Уж это место я найду с закрытыми глазами. Там мой дом.
* * *
— Не верю я ему, — прошептал Насатья, подойдя к Индре ближе. — Мутная у него душа. Разве ты не видишь?
Индра не ответил. Сперва. Потом сказал:
— Коням нужна вода. Они уже не могут тащить ратхи. А это шанс. Мы пойдём туда, куда он нас поведёт.
Сомнения ашвина не прибавили мрака душе воина. Он посматривал украдкой на идущего рядом Пипру и не находил повода для ненависти к этому скромному мыслетворцу другой расы.
Будто читая думы кшатрия, даса заговорил:
— Разве человек плох только потому, что у него другой цвет кожи или цвет глаз? Ашвины сейчас не слышали их препинания и не могли повлиять на суждения воина. Возможно, потому Пипру и затеял этот разговор, оставшись с Индрой наедине. Теперь воину не требовалось скрывать свои мысли за общепринятой позицией. Он был свободен от гнёта идеи, как представлялось Пипру, но не был свободен от своей совести.