Первое, что увидел Индра, когда появился в полумраке комнаты, были глаза Шачи. Два больших кристалла чистой воды. С небесным светом, чуть занятым тенью спящих стен.
Он молчал и смотрел в эти глаза. Индра почему-то боялся, что они погаснут, что их заберёт сумрак.
— Ты видел, как подросла твоя собака? — спросила Шачи.
— Так это Сарама? — удивился воин. — То-то я смотрю — знакомая морда.
— Я забрала собаку, пока ты ездил убивать своих демонов.
— Почему ты думаешь, что я ездил именно за этим?
— А за чем же ещё ты мог ездить?
— Верно, — согласился Индра, распекая себя за несообразительность. — Верно. Должно быть, меня долго не было?
— Для меня — да, — тихо сказала Шачи, и сумрак поглотил её взгляд.
Индра нёс её на руках. Через двор. Тёплые щёки Шачи пахли мёдом. Индра чертил что-то на них носом и губами. «Как тебе удаётся сохранять чистоту и свежесть тела при таком безводье?» — спросил он у своей Шачи. У той, что вдруг ожила в новом уголке его души. «Чистота —явление не банное, это — телесный признак благородства», — ответила Шачи.
— Скажи, ты и сейчас не можешь не думать о делах? — вдруг спросила другая Шачи. Настоящая.
Индра понял, что их, вероятно, будет две. Во всяком случае, пока. Первую, собственную, он назвал Индрани.
* * *
Колесницы бежали в горы. Оставляя в запылённой дали Амаравати. Серым пятном тлена и розовым пятном памяти.
— Мы построим новый город, — сказал Индра спутнице, — и назовём его Амаравати.
— В своём воображении?
— Нет, он должен будет вернуться!
— Он и вернётся. Только по-другому. Подумай, нужен ли Амаравати для всех? Таким, каким он был? — Шачи искоса посмотрела на воина.
— Разные кланы, разные люди… — продолжил он вслух её мысль.
— Разные судьбы, — уточнила женщина.
Глаза Индры загорелись. Она подсказала ему нечто, такое близкое духу, но оставшееся неуловимым. Воин обнял избранницу.
— У нас одна судьба, — прошептала Шачи, — и потому мы — волны одного потока.
Ночным пламенем зажглось небо. Взметнувшись во всю свою тревожную высь над заземельем арийской Арваты — «земли обитания». Горы вонзились в него островерхими головами. Синей стеной мрака вросли они в переливчатый пурпур небес, подпёрли размашистую светотень небесного огнестояния.
Рассыпавшиеся по долине колесницы пересекали слепую и душную ночь Арваты. Кони тянули крепко и уверенно. С какой-то жестокой одержимостью. Будто соревнуясь в силе и упрямстве с тягучей, непролазной ночью.
Индра вдруг придержал буланых. Что-то происходило. Он явственно это чувствовал, и даже усталость и душевное волнение, адресованное Шачи, не могли заглушить переполох его инстинктов. Что-то определённо происходило. В мнимом замерении арватской ночи. Невыразимая сила этого происходящего томила и звала воина, против общего порыва ночных колесниц.