– Голову! Голову! Умоляю, не забудь про голову! – возбужденно кричал Кувыркун.
– Но порошка осталось совсем немного, – сказал Тип заглядывая в коробочку, – важнее, мне кажется, оживить ножки диванов.
– Ты не прав, – возразил Страшила. – Голова всему голова! А поскольку этому существу летать, а не ходить, ноги оживлять даже и не обязательно.
С таким суждением Тип согласился и высыпал остаток порошка на голову Рогача.
– А теперь, – сказал он, – помолчите, я должен произнести заклинание.
Тип слышал, как произносила волшебную формулу старая Момби, и уже оживлял однажды Коня, поэтому он довольно уверенно выговорил все три слова, каждый раз производя руками соответствующий жест. Это была торжественная и впечатляющая церемония.
Самоделка вздрогнула всем своим громоздким телом, взревела, как ревут обыкновенно Рогачи в лесу, и отчаянно захлопала всеми четырьмя крыльями.
Страшным ветром, который от этого поднялся, Типа, конечно же, снесло бы с крыши, не успей он ухватиться за трубу. Страшила, весивший меньше всех, отлетел далеко в сторону и, наверное, улетел бы неведомо куда, если бы Тип, по счастью, не успел схватить его за ногу. Кувыркун лег плашмя, прижался к крыше и таким образом избежал беды, а Железный Дровосек был достаточно тяжел и сам послужил якорем для Тыквоголового Джека, которого он обхватил обеими руками. Конь был повален порывом ветра и теперь лежал на спине, беспомощно суча ногами.
– Я прежде и слыхом не слыхивал о таких чудесах, – пропищал Рогач, чей голос странно не соответствовал могучему сложению. – Иду я както по лесу, вдруг слышу страшный гром и больше ничего не помню. Как будто меня что-то ударило, я уж думал, конец пришел. Так нет, полюбуйтесь: живехонек, да еще имею четыре чудовищных крыла и туловище, которого всякий уважающий себя зверь стыдился бы до слез. Как прикажете все это понимать? Кто я теперь – Рогач или чудо-юдо безродное?
При этих словах нелепое создание смешно пошевелило усами.
– Ты – Летающая Самоделка, – объяснил Тип, – а голова, точно, от Рогача. Это мы тебя смастерили, и мы тебя оживили, чтобы ты нес нас по воздуху, куда мы пожелаем.
– Вот оно что?! – воскликнула Летающая Самоделка. – Раз я не Рогач, значит, нет во мне Рогачиной гордости. Одно утешение: я, кажется, не особенно крепко сбит, а, стало быть, в неволе протяну недолго.
– Не говори так, умоляю! – вскричал Железный Дровосек, чье благородное сердце было тронуто этой жалостной речью. – Тебе, наверное, нездоровится сегодня.
– Откуда мне знать? – озадаченно пробормотал Рогач. – Живу-то всего первый день: здоровится, нездоровится, сразу не разберешь, – и он в задумчивости помахал хвостом-метелкой.