Алексей сидел напротив; и в проеме окна, среди тополиной листвы, яркой от солнечных бликов, очерчивались его плечи, шея, глаза были спокойно-насмешливы, он повторил:
– Нам пока не угрожает сладострастие желудка. Мы еще не развращены пресыщением. Мы физически здоровы. Нам угрожает другое - сладострастие слов. В том числе и тебе. Ты утонешь в потопе слов. В потопе, ясно? Кто возьмет тебя в ковчег?
– Алешенька, залезу сам, - успокоил Валерий, пригладив свой выгоревший добела на солнце короткий ежик волос. - В ковчеге нужны будут аристократы духа. А это соль земли. Что без нее делать?
– Ты прав, брат. Интеллигенция всегда была и будет солью земли. Но если все красноречивые говоруны считают себя аристократами духа, то в ковчеге погибнут без соли. Вместо надежды и мысли - лишь игра слов… Сладострастие болтовни. Кто сядет за весла в ковчеге?
– Что ж, Алеша, не вся соль - дерьмо.
Валерий сказал это, извинительно улыбаясь Дине, но тут узкие брови ее брезгливо дрогнули; темные волосы мотнулись по щекам, и, не замечая его улыбки, она гневно сказала своим хрупким голоском:
– Перестань говорить гадости, Валерий! Перестань!
– Ди-иночка! Я материалист, - певуче сказал Валерий, пожимая плечами. - Виноват. Не думал шокировать.
Алексей как бы с неохотой посмотрел на бледное лицо жены, проговорил:
– Ты, кажется, нездорова, Дина. Успокойся, пожалуйста.
Он смотрел на нее с жалостью, и она, как-то неестественно торопясь, выбежала из комнаты, и, когда бежала к двери, Никите было больно видеть ее тоненькую, нагнутую спину, ее новую белую блузку, ее модные синие брючки, обтянутые на узких бедрах. Алексей закурил, пересел от стола в кресло, утомленно вытянул ноги, откинув голову, и расслабил все тело, квадратные плечи опущены, сигарета дымилась в руке у самого пола. И от всей позы его, от плеч, от его крепкой загорелой шеи веяло жесткой и прочной силой, вызывая какую-то смутную неприязнь к нему. Алексей молчал. Валерий, тоже молчавший после ухода Дины, удрученно произнес: "А, черт!" - и, махнув рукой, вышел из комнаты вслед за ней. За дверью было тихо, и было тихо в комнате.
Зной вливался в окна, жаром веяло со двора - пахло нагретым железом сараев, теплой травой; залетевший из палисадника золотистый шмель тяжело гудел, бился о низкий потолок, потом в жаркую тишину комнаты проникли сдавленные звуки, словно кто-то стонал, давился в кухне, и Никита, замерев, внятно услышал из-за двери приглушенный голос Валерия:
– Диночка! Не надо, милая, там посторонний человек. Неудобно ведь!
"Посторонний человек… - подумал Никита, весь внутренне, как от несчастья, съеживаясь и чувствуя острое и горькое напряжение в горле. - Да, он прав. Мы совершенно чужие. Да, я посторонний человек".