– Мама! Мамочка, опомнись!
– Я в своем уме. Я сказала все! Андрей, вы больше не должны бывать в нашем доме!
Она вышла, хлопнув дверью, – так выражают гнев неукротимые в проявлении чувств люди, чего нельзя было предположить в сдержанно-строгой Кире Владимировне. Таня беспомощно стояла возле качалки и ладонями, прижатыми ко рту, заглушала рыдания, сотрясавшие ее.
– Ты русская, несмотря ни на что – русская! – доносился из-за двери крик Киры Владимировны. – Это у французов любовь чувственна и разнообразна, как соусы к мясу! Это у англичан – лживая. Да, да! А у русских, дорогая моя, любовь целомудренна, целомудренна! Ее задача – семья, семья, а не валяться с развратниками по квартирам! Да еще пьяной! Да еще наркотики! Бесстыдство! Позор! Была! – и нет русской целомудренности, все кончено! Была дочь – и нет дочери! Есть проститутка! Грязь!…
– Но разве я проститутка, грязная дрянь? – шепотом вьздавливала Таня. – Разве так можно?
И Андрей, не находя утешения, которое в ту минуту могло бы помочь Тане, тихо, безнадежно стонущей в закрывавшие рот пальцы, с невольно вырвавшейся нежностью тронул ее за плечо, сказал, вероятно, не то, что надо было сказать:
– Таня, у меня пустая квартира. Если хочешь, поживи несколько дней, пока все утрясется.
– Да, это уже не важно. Я уйду все равно. Назло ей. Или повешусь вот тут, на этой дурацкой люстре! Назло ей! Назло!…
А в другой комнате бегали шаги, сниженный мужской голос то приближался к двери, то удалялся, донеслись задушенные вскрики:
– Оставь ее в покое, прошу тебя! Своими скандалами ты доведешь меня до инфаркта, сведешь в могилу! Ты не в своем уме, Кирушка, дорогая, опомнись! Умоляю! Что ты делаешь с ребенком? Умоляю! Я на колени встану! Это же наш ребенок, наш родной! Нам лечить, лечить ее надо, а не…
И непреклонный голос Киры Владимировны, пресекающий это немощное сопротивление:
– Адвокат несчастный, не вмешивайся в мои материнские дела! Ты понимаешь в этом, как свинья в апельсинах. Сиди в своих финансах – и не лезь, не лезь!
– Слышите? – Таня искоса блеснула на дверь негодующими глазами. – «Ребенок»! Он никогда не защитит меня по-настоящему! Безвольная тряпка!
«Хочет ли она моей защиты? – засомневался Андрей, сознавая, что его защита не имеет сейчас существенного значения. – Держись, милый, за мгновения синтетического мира и помни, что скороспелые надежды – мечты дураков?» И он сказал все же настойчиво:
– Таня, поживи у меня. Я ни в чем не буду мешать. Даю тебе слово…
– Не надо, Андрей. Я не смогу жить у тебя. Это как-то странно. Ведь я не твоя жена. Боже мой, где же достать деньги? Кажется, ты сказал, что у тебя есть. Ты, например, мог бы мне одолжить? – спохватилась она, заглядывая ему в лицо. – Как они мне нужны!…