и удивленно уставился на Юру:
– Откуда у тебя такая блажь? И почему его надо освобождать?
Юра отвел глаза в сторону – как же трудно лгать! – и невнятно стал объяснять:
– Он – садовник… Когда-то был садовником… У нас в имении был сад, и он…
Ковалевский больше не слушал Юру. Он встал и, обернувшись к сцене, тоже великодушно послал воздушный поцелуй просиявшей от этого Дольской. Певица прижала руки к груди, закрыла глаза и склонилась в почтительном полупоклоне.
Когда они спускались но лестнице, Ковалевский, вспомнив о просьбе Юры, стал недовольно ему выговаривать:
– Тебе, сыну потомственного дворянина, не пристало просить за какого-то садовника… мужика… который к тому же служил у красных.
Юра тихо, но упрямо возразил:
– Но он был добрый…
– Все они… добрые… А мамы твоей нет. И отца – тоже! – жестко сказал Ковалевский. – Добрые… а Россия по колено в кровище!..
– Они вышли из театра в густой запах успевшей повлажнеть листвы, подошли к автомобилю.
Кольцов широко распахнул дверцу.
– Что там случилось? – устало спросил Ковалевский.
– Пакет из ставки, Владимир Зенонович.
– А, хорошо. – И командующий обернулся к Тане: – Садитесь, Татьяна Николаевна, мы отвезем вас домой.
– Нет-нет! – живо возразила Таня, – Мне хочется пройтись… Такой чудесный вечер. Павел Андреевич меня проводит. Если вы, конечно, разрешите, Владимир Зенонович?
– Не возражаю, – улыбнулся Ковалевский. – Да-да, погуляйте! А нам с Юрием пора отдыхать. Не правда ли, лейбгвардия?
Кольцов и Таня медленно пошли по слабо освещенной фонарями улице. Темные дома затаились вдоль тротуара, было очень тихо, и Таня тоже почему-то говорила вполголоса:
– Знаете, Павел Андреевич, я давно не выбиралась из дому.
Особенно вечером. А город вечером совсем по-другому смотрится. Вот здесь я часто прежде ходила, наверное, знаю каждый дом. И не узнаю… все по-другому – и улица, и дома…
Она говорила еще что-то. Кольцов слушал, пытался вникнуть в суть разговора, кажется, даже отвечал, но его мысли были заняты совсем другим…
«Три дивизии будут пробиваться из окружения. Возможно, они уже в пути… Ковалевский конечно же выполнит указание Деникина и заключит союз с Петлюрой… Пойдет ли на этот союз Петлюра?.. Да, пойдет, в этом случае они станут помогать друг другу… Что-то надо делать! Действовать! Завтра же послать Фролову донесение. Там, в штабе двенадцатой армии, должны знать об этом и, возможно, еще сумеют что-то предпринять…»
Они свернули на другую улицу, поравнялись с длинным скучным зданием Института благородных девиц.
– Здесь я училась, – вывела Павла из задумчивости Таня, указывая на здание. И стала вспоминать об учебе в институте, о подругах, классных наставницах. Танина речь текла тихой музыкой, и постепенно Павел стал вникать в ее рассказ.