В призрачном тусклом свете раннего утра они бок о бок спускались к пруду. Грэхем тяжело опирался на палку, шел медленно: делал один шаг, ставил палку, потом к ней – ногу, и лишь затем делал другой. Элоизу раздражала его медлительность, поэтому он вообще остановился, чтобы еще больше ее позлить. Вытащив из кармана перочинный нож, он начал методично вычищать грязь из-под ногтей.
– Что ты делаешь? – спросила она с раздражением.
– Что? – Он моргнул, словно едва-едва ее узнает.
– Ты собирался ловить рыбу. Мы спускались к пруду, чтобы ты мог поудить. Не забыл?
Он поглядел на нее с любопытством.
– Я перебрался сюда в девятьсот десятом, – медленно произнес он глядя на черный лес за прудом. – Работал на железной дороге. Построил себе дом на утесах. В частности, потому, что два раза в год вдоль побережья проплывают киты. С точностью часов. У Джиммерса был телескоп. Он часами мог за ними наблюдать.
Медленно покачивая головой, он следил за ее лицом. Один глаз у нее подергивался, и в такт ему поднимался к уху уголок рта.
– Ты собирался рыбачить, Майкл, рыбачить. Попытайся это запомнить. Выбрось прошлое из головы. Нам нужно позаботиться о будущем.
Он покачал головой.
– Просто илистая дыра, – сказал он. – А раньше в ней водилась форель длиной с мою руку. Повсюду водилась форель.
Взяв его за локоть, она потянула его вниз по склону. Он позволил ей себя вести, будто не знал, куда направляется, но доверяет ей. Однако на мгновение он остановился, когда лезвие боли прошило грудь, скатилось в левую руку. Закрыв глаза и стараясь дышать ровнее, он спросил себя, что бы это могло быть. А вдруг он умрет, не услышав, что она хочет сказать? Он почти на это наделся.
Но боль спала, и он заставил себя идти дальше. Выводить ее из себя легко, но утомительно. Внезапно ему больше всего на свете захотелось мирно сидеть на берегу и смотреть, как сигают по воде водомерки. А еще в пруду плавала утка. Это хорошо, почти предзнаменование. Наконец он переступил через борт вытащенной на берег лодки и, тяжело опустившись на среднюю банку, вытащил из-под нее удочку.
Он ни разу ничегошеньки не поймал в этом пруду, хотя когда-то тут было полно рыбы. Он помнил, что было время, когда верны были легенды: в любой небольшой бухточке вдоль северного побережья можно было голыми руками собирать морские ушки, а рыбацкие корабли ловили сетями тунцов, размером с дойную корову. В устья рек косяками заходили лососи, плотной полосой шли по прибрежным течениям, а озера и реки кишели местной форелью.
Всегда так, правда? Сменяют друг друга времена года. Бегут, сливаются месяцы. Проходит время. Все живет и умирает, и по мере того, как становишься старше, умирание видишь как будто чаще рождения. Ничто не остается прежним, и ты сожалеешь об утрате все новых частиц своего мира.