– Они принимают это по-разному, но что ещё можно ожидать от побеждённого мира? Императорский Двор, конечно, предполагает построить на этом всю положительную пропаганду, какую сможет. Вплоть до проведения свадьбы по второму разу на Комарре в комаррском стиле – бедные Грегор и Лаиса. Во всей Имперской СБ отпуска отменены с момента помолвки и до окончания второй церемонии, так что наши с Дувом свадебные планы откладываются до этого времени. – Она глубоко вздохнула. – Ладно, он мне будет принадлежать весь целиком, когда я наконец его получу. Он покоряет вершины новой работы и, как первый комаррец, который возглавит департамент по делам Комарра, знает, что на нём сосредоточены все взгляды в Империи. Особенно, если что-нибудь пойдёт не так. – Она скривилась. – Если уж говорить о чьих-то головах на блюде.
Делия изменилась за этот год. Последний раз, когда она говорила об имперских событиях, разговор шёл о том, что сейчас носят. Карин начала думать, что ей может понравиться этот Дув Галени. Свояк, гм. К этой концепции надо привыкнуть.
Наконец лимузин в последний раз завернул за угол, и показался дом. Дом Куделки был крайним зданием в квартале, с тремя просторными этажами, с окнами, жадно распахнутыми на полукруглый парк; он находился в самом центре столицы и не более чем в полудюжине домов от самого особняка Форкосиганов. Молодая пара купила его двадцать пять лет назад, когда Па был персональным армейским референтом Регента, а мама вышла в отставку из Имперской СБ с поста телохранителя Грегора и его приёмной матери леди Корделии, чтобы родить Делию. Карин не могла подсчитать, на сколько его стоимость должна возрасти с тех пор, хотя Марку, можно поспорить, это бы удалось. Чисто умозрительное упражнение – кто мог согласиться продать это дорогое старое здание, такое скрипучее? Она выбралась из машины, вне себя от радости.
* * *
Только поздно вечером у Карин появилась возможность поговорить с родителями наедине. Сперва ей пришлось распаковать вещи, раздать подарки и выкинуть из комнаты всё, что сестры безжалостно сложили туда на время её отсутствия. Потом состоялся большой семейный обед – на него пришли ещё и три её давние лучшие подруги. Каждый говорил и говорил, – разумеется, кроме Па, потягивающего вино и выглядящего столь самодовольным за обеденным столом в окружении восьми женщин. Во всей этой маскирующей болтовне Карин только постепенно начала осознавать, что прячет в молчании в самой глубине души вещи, наиболее для неё наиболее важные. Это казалось таким странным.
Сейчас Карин забралась на кровать в комнате родителей, а они вскоре собирались ложиться спать. Мама делала свою гимнастику, «накачивая» мышцы – сколько Карин себя помнила, мама выполняла этот комплекс каждый вечер. Несмотря на то, что она дважды родила естественным путём и что прошло столько лет, она всё ещё поддерживала атлетическую мускулатуру. Па прохромал через комнату, поставил трость-шпагу со своей стороны кровати, неловко уселся и наблюдал за мамой с лёгкой улыбкой. Его волосы уже совсем поседели, заметила Карин; заплетённая грива маминых волос всё ещё сохраняла свой золотисто-русый цвет без помощи косметики, хотя в них уже проглядывал серебристый блеск. Па неуклюже принялся снимать военные полуботинки. Глядя на них, Карин вынуждена была мысленно корректировать то, что видела. Барраярцы на шестом десятке выглядят как бетанцы в шестьдесят или даже семьдесят с лишним лет; и у её родителей в молодости была тяжелая жизнь – война и армейская служба. Карин откашлялась.