Завтра она вернется домой, есть там крыша или нет. Алекс ей ничего не должен, и сейчас, когда Гас уехал, никто не отговорит ее. Как только Алекс закончит ужин – или обед, или как там это у него называется, – она объявит ему, пока он не ушел переодеваться к вечеру. У него, наверное, свидание с его сушеной куклой Барби.
Готовясь сообщить ему, что завтра переезжает домой, Ангелина отнесла остатки обеда на кухню. Флора будет раздражена побегом, это без сомнений; миссис Джилли перенесет удар. Эта пожилая женщина хотя и бесполезна, но очень мила.
Двадцать минут спустя она пришла к Алексу в гостиную и, скрестив руки на груди, сделала свое объявление, стоя в дверях:
– Я уезжаю завтра утром. Домой, я имею в виду. Мм.., спасибо за гостеприимство.
Он минуту молча изучал ее, так что она почувствовала себя в чем-то виноватой.
– Тебе не нравится здесь?
– Конечно, нравится, но дело не в этом! – огрызнулась она, недовольная, что приходится защищаться. Проклятый, почему он не облысел и не отрастил брюшко? Почему по-прежнему так дьявольски красив со своим костлявым элегантным лицом и стройным тренированным телом?
– Я думал, ты дождешься, когда закончат плотники.
Она поморщилась.
– Почти все готово. Завтра с утра придут электрики, но им не потребуется много времени. Не такая большая работа – заменить немного проводки.
– Почему бы тебе не остаться, пока не вернется Гас?
Она могла бы объяснить почему. Чем дольше она находилась рядом с ним, тем сомнительнее становилась возможность удалить потом его из своего сердца.
Несколько раз за день Алекс ловил себя, что думает об Ангелине Видовски, а не о своем бизнесе. О том, как она смеется. Ее смех почти не изменился за все эти годы, но, идущий не от девчонки, а от женщины, производил другой эффект. Каждый нерв в его теле реагировал на раскаты здорового, веселого хохота.
Когда он запомнил, как прищуриваются ее глаза, как обнажаются зубы и растягиваются губы перед тем, как разразиться заразительным хохотом? Вчера?
Двадцать лет назад?
Когда он начал задумываться, каков вкус ее губ? Насколько они мягкие? Когда он начал задумываться, похож ли вкус на запах – запах свежей растущей зелени, цветов, свежескошенной травы?
Тихо ругаясь, он сунул карандаш в электрическую точилку. Что за идиотизм! Она никто для него! Младшая сестренка старого друга, и никто больше. Давно уже не ребенок. Ей, должно быть, слегка за тридцать, но она никак не выглядит старше, чем в тот день, когда взяла пачку сигарет и накурилась так, что ее рвало прямо на заднем сиденье его нового «мустанга».