– Вы все еще не прощены за позавчерашний оскорбительный выпад против рыжеволосых женщин.
– Не помню. Она посмотрела на него с явным неудовольствием.
– Прекрасно помните. Вы сказали, что рыжеволосые женщины в ваших книгах всегда легкодоступны.
– Да, это был дешевый прием, – согласился Пирс, безуспешно пытаясь принять покаянный вид.
– К сожалению, это оказалось правдой, – продолжала Кэт. – В ваших книгах рыжеволосые девушки действительно легкодоступны. Как, впрочем, и блондинки, и брюнетки – словом, женщины всех оттенков. Через каждую страницу кто-нибудь из ваших героинь…
– Занимается распутством.
– Вот именно. Герои никогда не спрашивают позволения. А женщины никогда не говорят им «нет».
– В каждом литературном произведении много вымысла.
– В данном случае вымысла женоненавистника.
– У Яна Флеминга это получалось. Разве Джеймс Бонд когда-нибудь спрашивал: «Можно»? И разве его когда-нибудь отвергали? – Алекс скомкал бумагу, в которую был завернут его чизбургер, вытер рот бумажной салфеткой и удобно облокотился о круглый столик, как будто готовился к серьезному разговору. – Если не считать откровенного женоненавистничества и того, что все женские персонажи раздеваются и ложатся как по команде, как вам понравились мои книги?
Кэт ужасно не хотелось признаваться ему, что они ей очень понравились, но она чувствовала себя обязанной говорить правду. Раз ее мнение не было ему безразлично, совесть не позволяла ей уклоняться от ответа.
– Хорошие книги, Алекс. Суровые, но правдивые. Смелые. Жестокие и одновременно реалистичные. Наиболее кровавые эпизоды я только просматривала, но они чертовски хороши. И, как мне ни тяжело об этом говорить, каждый раз, когда женщина у вас раздевается и ложится, это вытекает из логики повествования.
– Спасибо.
– Но…
– Ох уж эти но. Вам надо было стать литературным критиком. Они забрасывают тебя цветами, чтобы потом отвесить здоровенный пинок.
Кэт рассмеялась.
– Я не собираюсь критиковать. Честно говоря, я считаю, что вы пишете великолепно.
– Тогда в чем же «но»?
Она немного помедлила с ответом:
– Это печально.
– Печально?
– В ваших сочинениях чувствуется некая… некая… – Кэт подыскивала нужное слово. – Некая безнадежность. Они проникнуты фатализмом.
Какое-то время он молчал, обдумывая ее слова, затем проговорил:
– По всей вероятности, это оттого, что я сам видел в жизни очень много насилия.
– Когда вы работали в полиции? Алекса удивило, что она знает об этом.
– Это написано в вашей биографии на суперобложке, – пояснила Кэт.
– Совершенно верно. – Он не спеша потягивал из своего бокала. – Знаете, преступление слишком часто оказывается выгодным. Плохие парни выигрывают. А в наше время они, кажется, стали выигрывать еще чаще. Так что если моя писанина отдает фатализмом, то дело, видимо, именно в этом.