Все меньше друзей
Остается на свете.
Все дальше огни,
Что когда-то зажег…
Юрка – высокий, стройный, сильный, но очень добрый, отзывчивый; светло-голубоглазый, красивый лицом и душою человек. В то, послевоенное время он всегда, как и я в военные и послевоенные годы, – осенью, зимой и весной ходил в армейской шинели с широким ремнем. Только его шинель была серой, а моя – зеленой, тонкого сукна и застегивающейся на левый бок – девичьей шинелью – такую купили на толкучке. Вся Россия ходила тогда в военных шинелях…
Приехавший из деревни, Юра заметно отставал от нас по образованности, по начитанности, но за какие-нибудь три-четыре года сделал гигантский скачок. Читал он фантастически много. Заметно повлиял на развитие его личности Борис.
Юра и сейчас может сказать «гром гремить». Но если я умру, а он будет жив, он первый приедет на мои похороны. И березу у моей могилы посадит именно Юрий Киселев. Он всегда был предельно честен и справедлив и в самом серьезном деле, и в самых мелких мелочах жизни.
1949 года. День рождения Юры – 8 августа (20 лет ему), день рождения моего брата Славы – 6 августа (18 лет ему). А идет день 7 августа, и мы празднуем сразу два дня рождения. Родители и сестренка Юрки в Хвощеватке; студентка, точнее, пока еще абитуриентка, Ольга где-то гуляет.
Нас всего четверо: два именинника, я и Борис. Мы пребываем еще в том возрасте, о котором точно сказал А. Твардовский:
Ты водку пьешь еще для славы,
Не потому, что хороша.
И водка на столе. И огурчики с капустой – из Хвощеватки. И выпили мы уже как следует. И весело нам. А напротив меня – прикрепленный кнопками к стене портрет Сталина в маршальском мундире. И весело, и хорошо у меня на душе, и солнышко за прозрачными занавесками светит. Но Сталин моему хорошему настроению мешает. Все хрупают огурчики, а я вдруг спросил:
– Юра! Зачем ты этого людоеда на стене держишь?
Затем я вынул из кармана наган и… бах, бах по генералиссимусу…
Ребята всполошились. Но, однако, не беда. Выглянули во двор – никого. Отворили окошки, чтобы пороховой дымок вышел. Портрет сняли и сожгли в печке, пули легко извлекли из кирпича, ибо стрелял я в стену под углом примерно 40 градусов. Дом старинный, все стены – кирпичные, толстые. В маленькой прихожей (она же кухня с печью) нашли и чугунок с разведенной глиняной подмазкой, и щетку для побелки, и мел. За пятнадцать минут стена стала как новая. А Славка принес совершенно такой же портрет Сталина. Мы его купили, но еще не успели повесить. (Кстати, за подобные фразы люди нередко попадали в те времена в тюрьму. Например, «Все портреты повешены, осталось только Сталина повесить». Донос – десять лет!) В конце работы по реставрации стены, которой руководил, конечно, Кисель, он сказал: