— Босх, как вы там? — крикнула снаружи Уиш. Он не мог ее видеть из-за простыни, повешенной на стеклянной двери вместо занавески.
— Нормально. А вы?
— Тоже. Что мы имеем?
Босх подошел к раздвижной двери и выглянул наружу. Там стояла Уиш, а спиной к ней — какой-то человек с разведенными в стороны руками, которыми он упирался в заднюю стену мотеля. Мужчине было лет тридцать, у него была нездоровая, бледная кожа, какая бывает после месячной отсидки в тюремной камере. Штаны у него были расстегнуты, клетчатая рубашка застегнута наспех, кое-как. Он стоял, уставившись в землю вылупленными глазами человека, не имеющего под рукой никаких объяснений, но при этом остро нуждающегося хоть в каком-нибудь. Босх мельком и с некоторым изумлением отметил стремление мужика застегнуть в первую очередь рубашку, а уж потом штаны.
— Он чист, — сказала Уиш. — Хотя вид у него изрядно струхнувший.
— Вид как у человека, практиковавшего секс с малолеткой, если вам охота терять на это время. Если неохота — дайте ему пинка под зад, и пусть катится. — Он повернулся к сидящей на кровати девушке: — Без дураков, сколько тебе лет и сколько он заплатил? Я здесь не затем, чтобы тебя арестовывать.
Несколько мгновений она размышляла над его словами. Босх не отрываясь смотрел ей в глаза.
— Почти семнадцать, — проговорила девушка скучающим тоном. — Ничего он мне не заплатил. Обещал, но до этого дело не дошло.
— Кто главный в вашей клике, Шарки? Он разве никогда не объяснял тебе, что деньги надо брать вперед?
— Шарки не всегда поблизости. И откуда вы знаете его имя?
— Слухом земля полнится. Где он сегодня?
— Я же говорю, не знаю.
Мужик в клетчатой рубашке под конвоем Уиш вошел в комнату через заднюю дверь. Руки его были стянуты за спиной наручниками.
— Я собираюсь завести на него дело. Считаю необходимым. Это извращение. Ей на вид...
— Она сказала, ей восемнадцать, — возразил клетчатый.
Босх подошел и, подцепив пальцем вырез его рубашки, резким движением расстегнул. На груди у мужика распластал крылья синий орел, держащий в когтях кинжал и нацистскую свастику.
Пониже значилось: «Одна нация». Босх знал, что это означает принадлежность к преступной тюремной группировке «Арийцы». Сторонники превосходства белой расы. Босх отпустил рубашку.
— Эй, как долго ты на свободе? — спросил он.
— Ну послушай, мужик, — сказал клетчатый, — это же просто чушь. Она затащила меня сюда с улицы. И дайте мне по крайней мере застегнуть эти чертовы штаны. Это же полная ерунда.
— Отдавай мои деньги, козел, — сказала девушка.
Она соскочила с кровати — простыня при этом упала на пол — и голая ринулась обшаривать карманы клиента.