Маугли, Ара и Веселый считались во взводе одной шайкой-лейкой, с которой даже сержанты старались жить мирно. Впрочем, и шайка-лейка тоже особо не «быковала» – им вполне хватало друг друга и положения «неформальных лидеров» во взводе, где, кстати, многим было абсолютно непонятно, как это могли так сдружиться москвич, питерец и ростовчанин – представители городов, традиционно более чем ревниво относящихся друг к другу… Впрочем, Маугли и Ара никогда даже и не пытались спорить на ту тему, что Питер, дескать, – не самый красивый город в России. Единственно, что позволял себе москвич Маугли, – это философские размышления о том, что «красота» и «крутость» – две большие разницы, а Ара ему в этом поддакивал. Веселый в ответ только фыркал – о чем можно говорить с людьми, которые ни разу не видели разведенных в белые ночи мостов или поземку на Дворцовой…
Из грез о родном городе и далекой доармейской жизни его вернул грубый голос прапорщика Кузнецова, который спросил Панкевича, кивнув на труп:
– Ну? Тянем кота за хвост?
– Погоди, Валера, – неуверенно откликнулся старший лейтенант. – Надо обмозговать все… Черт его знает, что там! Может так накрыть, что мало не покажется…
– Ага, – сказал Маугли. – Не дай Бог там «лягуха» или «монка»! Тогда – аллее…
Квазимодо посмотрел на бойца, словно царь на жида:
– Еще один… специалист выискался… Охо-хо…
Прапорщик вздохнул, собрал лоб в морщины и вдруг неожиданно сказал – неизвестно кому, вроде как просто в пространство:
– Сон мне сегодня нехороший приснился… Танюшка, доченька трехлетняя, приснилась под утро – будто забралась на табуретку, чтобы игрушку с полки достать, ну и упала… Лежит, плачет… Я ее целую в лобик, а она… говорит: «Папа, у меня колечко сломалось». Я гляжу, а у нее и вправду колечко детское на пальчике треснуло и прямо на три части развалилось. Я говорю, не плачь, мол, починю. А она: его уже не починишь… Вот такой херовый сон мне приснился, ребята…
С этими словами Квазимодо взял веревку и пошел к трупу.
– Валера! – вскинулся было Панкевич, но понял, что все равно не остановит прапорщика.
Все приникли к земле, провожая глазами фигурку Кузнецова. Квазимодо постоял некоторое время перед трупом, затем склонился над ним, что-то долго и сосредоточенно рассматривал, потом начал осторожно продевать веревку между телом и локтем убитого.
– Интересно, – прошептал Маугли. – К чему это он про сон свой… Я, товарищ старший лейтенант, никак вот товарища прапорщика понять не могу. Не идентифицирую. Какой-то он… Хмурый, злой всегда, не улыбается, хотя видно же, что мужик-то нормальный… Он – как монумент какой-то… Прямо Чингачгук…