— Он посадил его! Глеб, этот Евпатий только что посадил его Залипскому, зуб даю!
— Ну, слава Богу!
Так мы перезвонились со Спозаранником, а тем же вечером батюшка сообщил мне, что Плеер засек разговор предупрежденных им студентов на прежней частоте — 98 FM. Парни трепались о всякой ерунде и, как договаривались, поиздевались слегка над Евпатием. Я так и видел этого «слухача», тощего, с нездоровой кожей парня, прилипшего оттопыренным ухом к динамику своего приемника! Почему-то в этих сумбурных видениях семинарист-шпион не пользовался наушниками — наверное, потому, что мне хотелось увидеть это большое петлистое ухо и лисью улыбочку, не сходящую с его тонких губенок. Бездарный стукач и подонок! Он подслушивал своих одаренных умом и великодушием сокурсников, но зачем? Чтобы донести начальству о заразе вольнодумства в духовнейшем из учебных заведений? Так Залипский с Кирьяновым не особенно свой либерализм и скрывали. А может быть, Евпатий хотел надыбать компромата покрепче — непочтительных высказываний в адрес начальства, например?
— В корень глядишь, Миша, в корень. Он ведь выслужиться хочет, чтобы его уже студентом в духовный чин рукоположили. Это, брат мой, карьера!
— Ничего себе нравчики у вас, святой отец!
— Есть отдельные личности, есть.
Раскрыть заговор — это тебе не фунт изюму, тут человек подымается в одночасье.
И у нас в семинарии такие истории, увы, бывали. Лет так пятьдесят назад.
— И чем это для действующих лиц обернулось?
— Заговорщиков поперли, а некоторые бдительные теперь всей Церковью правят. Вот так-то!
Так отдыхали мы в мирных беседах в коридорах агентства, ожидая прибытия Глеба, назначившего срочное совещание в узком кругу. И пока начальник выбирался из очередной пробки на своей «Ниве», беспрестанно сообщая о том на мой пейджер со своего мобильного, батюшка поведал мне и куда более трагические истории борьбы с бурсацкими бунтами. Победитель Наполеона Александр I, например, повелел зачинщиков студенческого возмущения забрить в солдаты, и все тут! А было это накануне войны, и, должно быть, бывшие бурсаки вместо кадила орудовали при Бородине штыком да саблей. И кто знает, остались ли живы эти бунтари?
Тем временем Спозаранник явился.
С ним был загадочно улыбающийся Клим. Оценить значение этой ухмылки я смог позже, когда узнал подробности очередного гениального плана.
— Михаил Самуилович, дело принимает серьезный оборот. Мы вступаем в контригру с Исповедником!
— А это не больно?
Муки, по задумке Глеба, мне предстояло принять исключительно нравственные. Я должен был поставить «жучка» в келью Евпатия!