Вот он хотел рискнуть своей жизнью в боевой операции не потому, что его участие в ней необходимо, а для того только, чтобы в открытой схватке с врагом восстановить душевные силы. На такой риск он, пожалуй, не имеет права. Но если он раскнет жизнью ради того, чтобы обратить Генриха в своего соратника по борьбе, его риск будет оправдан.
Приняв такое решение, Иоганн вынужден был поставить себя в дловольно-таки жалкое положение перед Зубовым.
Пришлось покорно принять снисходительное одобрение Зубова, когда тот, услышав, что Иоганн отказывается от участия в операции, заметил:
— Ну и правильно! Чего тебе с нами суетиться? Ты — редкостный экземпляр, обязан свое здоровье сохранять. И нам беречь тебя надо как зеницу ока.
Но от Иоганна не укрылось и то, что Зубов, в глубине души жаждавший быть главарем в предстоящем деле, обрадован его отказом. А обидные, унижающие его слова, — что ж, Зубов, пожалуй, имел на них право: ведь сам же Иоганн рассказал ему, что участие в освобождении из тюрьмы Эльзы и других заключенных Центр счел прямым нарушением дисциплины, недопустимым отклонением от тактики, предписанной ему по роду его деятельности в тылу врага.
И хотя Иоганн понимал, что в данном случае поступает правильно, целесообразно, он был все же удручен и несколько завидовал Зубову, который с отчаянным бесстрашием вольно распоряжается своей жизнью.
Мало того, что Иоганн сам отказался участвовать в боевой операции, — он потребовал, чтобы Зубов освободил от нее и поляка Ярослава Чижевского, которого тот просто обожал за все те качества, какими, кстати сказать, и его самого со столь опасной щедростью наградила природа.
Изящно вежливый, скромно-приветливый, тщательно и даже франтовато одетый, с нежно-женственным лицом и ясными голубыми глазами, Ярослав Чижевский, как бы извиняясь перед Зубовым, говорил ему:
— Мне очень прискорбно, что вы не видели Варшавы. Это изумительно красивый город.
— Что значит «не видел»? — запротестовал Зубов. — А где я сейчас, не в Варшаве, что ли?
— То не Варшава, — грустно говорил Ярослав, — то сейчас горькие развалины.
Зубов не соглашался:
— Фашисты изуродовали Варшаву, а варшавян нет: ведь вы не согласились капитулировать!
— Как было можно! — вздохнул Ярослав.
— Здесь каждый опаленный камень вроде памятника человеческой стойкости.
— То так. Благодарю вас за красивые слова. — И Ярослав наклонил голову с аккуратным пробором.
— Правильные слова сказать нетрудно. А вот драться за них — это другое дело.
— О, вы так добже деретесь за Варшаву, пан Зубов, что я давно уже считаю вас почетным гражданином нашего города.