Между тем грузовик выехал со двора, дядя закрыл на деревянный засов ворота и забрался в кабину. Он проводит свое семейство до станции Лепилино, а там погрузит их в вагон, в котором доедут они без пересадки до самого Кунгура. Об этом дядя Ефим загодя позаботился.
Пашка вмеете с Ратмиром вышел на дорогу. Он положил приятелю руку на плечо и негромко сказал:
— Ты теперь вольный казак…
— Говорит, я дом должен караулить, — пробормотал Ратмир.
— Пущай уматывают, а мы с тобой на фронт подадимся…
— Думаешь, там не бомбят? Я как услышу самолет… — Ратмир замолчал.
— Я тоже боюсь бомбежек, — толковал Пашка. — Ну, когда визжат проклятые… Так это пройдет. Я боюсь, когда не вижу гада, а как увижу в небе, так начинаю соображать, куда он бомбы будет кидать, тут уж не до страху.
— Нужны мы на фронте…
— Буду воевать, — сузив глаза, сказал Пашка. — У меня тут… — Он постучал себя по широкой груди. — Ух, как я их ненавижу! Понимаешь, я все время думаю о фронте, там батя мой… Может, встречу? Он и я в одном окопе! И в атаку рядом… Мой батя до чего здоров — одной рукой может двухпудовку поднять.
— Мой сильнее, — сказал Ратмир. — Он качалку со шпалами столкнул с пути, когда пассажирский пер прямо на них…
— И мой бы смог, — твердо проговорил Пашка.
— А? — рассеянно переспросил Ратмир. Он во все глаза смотрел на машину. Ему все еще не верилось, что она вот сейчас тронется и уедет без него. Это какое-то недоразумение, дядя просто разыгрывает его, он это любит… Откроет дверцу и, усмехнувшись, скажет: «Залазь, племяшок! Пошутили и будет…» Он слышал, как изнутри гулко постучали в кабину, дядя приоткрыл дверцу и, высунувшись до половины, о чем-то стал переговариваться с женой. Слов было не разобрать, потому что говорили тихо. Но вот дядя Ефим, бросив на Ратмира недовольный взгляд, крепко хлопнул дверцей, зафырчал мотор, и машина тронулась.
Ратмир в оцепенении еще стоял какое-то время и пристально смотрел на удаляющуюся полуторку, затем, сбросив Пашкину руку, что есть мочи припустил вслед, крича:
— Я с вами-и, тетя-я Маня-я! Я не хочу здесь оставаться… Возьмите, пожалуйста, меня-я…
Добежав до приземистого дома лесничего, он остановился. Поднятая скатами пыль лезла в нос, горло. Из глаз мальчишки текли горячие слезы, оставляя на бледных щеках две извилистые бороздки. Когда полуторка поравнялась с двухэтажным домом молокозавода, из кузова вылетела старенькая сумка Ратмира и шлепнулась в пыль посередине дороги.
Он даже не пошевелился, стоял возле старого телеграфного столба и во все глаза смотрел вслед удаляющейся машине. Он ожидал чуда, но чуда не случилось. Плечи его опустились, голова поникла, перед глазами все расплывалось.