– Хорошо. Ты в самом деле имеешь связь с бандой похитителей?
Он кивнул, не раздумывая.
– Мальчик жив?
Он кивнул без колебаний.
– Ты знаешь, где он находится?
Тут он ненадолго задумался, но потом покачал головой.
– Кто такой этот Лис?
Он сглотнул слюну.
– Норман Уитикэр. Мой друг. Мы с ним сидели в одной камере.
– Он имеет отношение к похищению?
– Нет. Он действует заодно со мной.
– В чем заключается его функция?
Минз пожал плечами.
– Придавать моим словам больше убедительности.
– Вот как. А как насчет денег Эвелин?
– Они по-прежнему у меня.
– Они по-прежнему у тебя, да?
– Клянусь. Я действительно пытался вести переговоры о возвращении этого прелестного ребенка.
– Перестань, а то я тебе еще врежу. Для чего нужны эти дополнительные тридцать пять тысяч?
Он прижал руки к груди.
– Это все правда, я говорил правду... Я действительно ездил в Чикаго. Банда не смогла избавиться от этих меченых денег... Богом клянусь.
Я ударил его по лицу плашмя пистолетом – он тяжело, словно неживой, повалился на пол, и мебель вокруг него затряслась.
Однако он не потерял сознания, и пистолет не рассек ему щеку: на этот раз он отделается одним синяком.
– Ну ладно, – сказал я, пнув его под зад. Он лежал на боку. Посмотрел на меня округленными, ввалившимися глазами. В выражении его лица было что-то детское. Я нетерпеливо махнул рукой с пистолетом.
– Вставай, – сказал я. – Иди домой. Чтоб никому ничего не вякал. Жди звонка Эвелин.
Он медленно поднялся. Лицо его было покорным и безвольным, но глаза стали жестокими и злыми. Если он и был ребенком в своих бесконечных, сплетенных из правды и лжи корыстных выдумках, то он был несомненно, злым и жадным ребенком – таким, который ворует игрушки у других детей и наступает на муравейники.
Я зашел далеко, чтобы показать ему, что я опасен; но несмотря на слезы и малодушие, Минз сам оставался чертовски опасным.
Я подал ему шляпу и его пистолет без патронов.
– Кто вы? – спросил Минз.
– Ну, скажем, тот, кого ты никак не ожидал встретить.
– В самом деле? – насмешливо и с некоторым достоинством проговорил он. – И кто же это, интересно?
– Твоя совесть, – сказал я.
Он фыркнул, кашлянул и тяжело пошел к выходу.
Я сел на диван и стал ждать Эвелин. Ждать мне пришлось недолго: она, несмотря на свой купальный халат, спускалась по лестнице с таким видом, словно делала торжественный выход на бал. Она поднялась на балкон по другой лестнице и подслушала весь наш разговор.
Она медленно приблизилась ко мне, на ней плясали тени, отбрасываемые огнем в камине. Лицо ее было торжественным, глаза сверкали.