Я бросился к его комнате; рана в боку уже давала о себе знать.
Фил, очевидно, вытащил ребенка из-под кровати и теперь прижимал его к себе; светловолосый мальчуган с лицом младенца смотрел на меня широко открытыми умоляющими глазами, в то время как Фил, заслоняясь им, словно щитом, направлял на меня дуло сорок пятого калибра.
Я чувствовал, что силы покидают меня, но крепче сжал рукоятку пистолета и сказал:
– Фил, ты должен знать это.
Фил, лицо которого было белее очищенных картофелин, что лежали в раковине внизу, произнес:
– Что, балбес?
Я всадил пулю ему между глаз и сказал:
– Выстрел в голову исключает всякую рефлекторную деятельность.
Разумеется, Фил меня уже не слышал. Он ушел туда, где его ждал Джимми. Мальчик прыгнул на пол, проворно опустившись на носки, в то время как мертвый Фил еще балансировал на ногах, ожидавших из мозга сигналов, которые они уже никогда не получат. Потом труп Фила упал лицом вниз и остался неподвижным.
– Как тебе понравился мой выстрел, парень?
– Мистер, вы плохо выглядите.
– Я знаю...
– Мистер, я боюсь...
– Сынок... твои родители... они внизу... в подвале. Они связаны...
Беспокойство исказило его лицо.
– Мама и папа ранены?
– Они в порядке, только... иди туда... выйди через черный ход... развяжи их. Приведи сюда папу... приведи сюда своего папу.
Он задумался.
Я опустился на колени.
– Сделай... сделай это, сынок, прошу тебя... сделай это... сейчас.
– О'кей, мистер, – сказал он.
Я упал лицом вниз.
Я смутно припоминаю, что Карл Беллиенс осторожно перевернул меня, склонившись надо мной, как невзрачный ангел.
Я прошептал:
– Они пришли, чтобы... пришли убить... вас... тоже.
– Что? – спросил он.
Мальчонка был рядом с ним; мальчонка хватался за руку Карла. Я слышал, как он говорил:
– Папа, папа, папа...
Я сказал:
– Не звоните Рикке... не звоните Официанту...
– Что?
Папа... папа... папа...
– Вы тоже умрете, если... он послал их. Рикка послал их... позвоните по номеру... в моем бума...
– Где?
Папа... папа... папа...
– Бумажник. В моем бума... позвоните Нитти...
Я увидел лицо своего отца. Потом лицо своей матери. И впал в забытье.
Я очнулся.
Во рту я чувствовал вкус горечи, какой бывает после долгого сна. Вероятно, от лекарств.
Я лежал на спине на кровати. На больничной кровати. Я был очень слаб.
– Вы проснулись, – сказала женщина. – Хорошо. Сейчас я вас приподниму.
Раздался скрип, и мое тело медленно приняло сидячее положение. В палате я был один. Возле моей кровати стоял прибор для внутривенных вливаний, из вены на руке торчала прикрепленная липким пластырем игла. Я чувствовал или ощущал повязку на своем боку. За окном был день.