– Да, – ответил я, и внезапно мои глаза увлажнились. Что за черт!
Она обняла меня рукой за плечи.
– Иди сюда, большой мальчик!
Я плакал в ее голубую блузку, а она гладила меня, как ребенка. Однажды другая женщина делала это, качала меня, когда я плакал. Мне безумно хотелось, чтобы кто-то приголубил меня, это не давало мне покоя, и Сара помогла мне.
– Ну-ну, – приговаривала она.
Я сел и огляделся, надеясь, что никто меня не видит. Ведь я не хотел выглядеть как псих в палате для душевнобольных. Люди будут говорить.
– Извините, – сказал я.
– Все в порядке, – проговорила Сара. – Я не собираюсь рассказывать что-нибудь докторам. Вам лучше уехать в Чикаго – в любом случае. Вы действительно знаете тех людей, о которых рассказывали?
– Да. Но в чем дело, неужели вы никогда не встречали знаменитостей?
– Конечно, встречала. Наполеона, например, или того парня, который называет себя Гитлером.
– А вы предполагали, что подлинные вещи должны быть только в определенном месте?
Она широко улыбнулась, показав мне ряд хорошеньких детских зубов.
– Хорошая мысль. – Она встала. – Если вы еще будете в Вашингтоне, попробуйте заглянуть ко мне.
– Вы намекаете, что захотите иметь дело с бывшим душевнобольным?
– Конечно, – ответила она. – У нас нехватка мужчин.
– Похоже на комплимент. Скажите, а как дела у Диксона?
Ее улыбка исчезла. Покачав головой, она снова присела рядом.
– Не очень хорошо. Он теперь на шестом этаже. Ему уж точно не попасть на раннее заседание совета.
– Вот черт! А тот моряк, который все время молчал, м-м-м, как вы называли его состояние?
– Кататония, – ответила она и засмеялась.
– Что здесь смешного?
– Мне не следует смеяться. Помните, какой шум он устроил, когда мы кормили его из трубочки?
Я несколько раз помогал ей и санитарам кормить этого парня смесью из томатного сока, молока, сырых яиц, мясного пюре и лекарств. Если больные отказывались есть, им вливали всю эту стряпню прямо в горло через трубочку. А этот парень, который отказывался говорить, но был обычно спокойным, просто приходил в ярость, когда в его горло пытались вставить трубку.
– Он заговорил, – сказала Сара. – Ему провели несколько сеансов шоковой терапии, и он заговорил. Он рассказал нам, почему так сопротивлялся, когда мы кормили его через трубку.
– Так почему?
– Он думал, что это была клизма, но мы вставляем ее не в то место.
Мы смеялись и смеялись. Я хохотал до слез, но на этот раз по-другому: эти слезы уже не были горькими.
Сара поднялась.
Я тоже встал.
– Удачи вам, – сказала она, дотронувшись до моего лица. – Попробуйте поспать.