Теперь она сама стала звездой.
И она ослепительно улыбалась направленным на нее камерам.
Когда Ирен вышла из здания суда, на нее никто не обратил внимания. Она и сама не смотрела по сторонам, торопясь попасть домой раньше Прайса. Она уехала из особняка вскоре после него, оставив хозяйство на Консуэллу — приходящую горничную, которой доверяла больше других. Впрочем, при других обстоятельствах Ирен ни за что бы этого не сделала, но сегодня она непременно должна была попасть в суд.
И как только Прайс уехал, Ирен быстро оделась и последовала за ним, а в суде устроилась на самом последнем ряду, чтобы он ее не заметил.
Мила также не заметила матери, и Ирен несколько часов просидела на неудобной, жесткой скамье, рассматривая их с Прайсом дочь. Иногда ей по-прежнему казалось, что произошла какая-то нелепая ошибка, поскольку в Миле не было ничего от темнокожего отца. И по внешности, и по манере держаться она была точной копией восемнадцатилетней Ирен, однако никакой ошибки быть не могло. Ирен не верила в чудеса, к тому же не имело никакого значения, на кого похожа или не похожа Мила. Главное — она была дочерью Прайса Вашингтона, и от этого факта невозможно было отмахнуться.
Домой Ирен возвращалась в еще большем смятении. Мила говорила совершенно кошмарные вещи, в которые даже она, мать, не могла поверить. Тедди накачал ее наркотиками. Тедди ее изнасиловал. Тедди украл отцовский револьвер и застрелил ту красивую темнокожую актрису. Все это само по себе было достаточно ужасно, но если откроется, что Мила приходится Тедди сестрой… Нет, она даже представить себе не могла, что будет тогда.
Но больше, чем скандала, Ирен боялась привлечь внимание прессы и властей к своей скромной персоне. Если станет известно, кто она такая на самом деле, карьере Прайса точно придет конец.
А она не могла поступить с ним так.
Просто не могла.
Стивену ужасно хотелось выпить. По пути домой он даже несколько раз притормаживал у баров и ресторанов, но снова жал на газ, зная, что одного бокала ему все равно не хватит. Уж лучше потерпеть, решил он.
После целого дня, проведенного в суде, он чувствовал себя опустошенным и разбитым. Особенно мучительно ему было слушать, как стороны оглашают свои вступительные заявления. От Ленни он знал, как все произошло, но слушать подробное описание преступления было выше его сил. Кошмарные подробности убийства и выражение лица этой девицы, на котором не было ни малейших следов раскаяния, едва его не доконали. В какой-то момент он чуть было не бросился на Милу Капистани, чтобы тут же, на месте, вышибить из нее дух. Она отняла у него самое дорогое, что было в его жизни, и за это он ее ненавидел.