Если о Колпакове Габаев не вспоминал, то Кулаков занимал в мыслях значительное место. Мерзавец опять перешел ему дорогу.
Им становилось тесно в одном городе, и Габаев обдумывал планы устранения ненавистного конкурента. Анонимный звонок в милицию? Не годится: эта горилла много знает, если откроет рот на допросах…
Взять группу «телохранителей» и разгромить его штаб-квартиру, разбить технику, порвать пленки? Заманчиво… Но будет много шума, и опять вмешается милиция…
Предложить убраться из города? Самый лучший выход! Но вряд ли он согласится.
Если следовать традициям карате, остается смертельный поединок — где-нибудь в затемненной фанзе или на морском берегу, как в красочном видеофильме, вызывающем восторг у молодых зрителей. Чего стоит одна кульминационная сцена: герой в прыжке разрубает ладонью поставленную в блок руку противника от кулака до локтя, и тот пытается левой сложить распадающуюся кисть…
Что ж, можно поговорить с Кулаком. Если не захочет добровольно уйти с дороги — предложить схватку при свидетелях. Не насмерть, конечно, — кто остался на ногах, тот и победил… Григорий подтвердит и упрочит авторитет — слух сразу расползется. А репутация бородатой обезьяны лопнет как пузырь, только и останется объедки подбирать. В том, что он победит Кулакова, Габаев не сомневался.
А Кулаков придерживался на этот счет другого мнения. Он проснулся поздно, с ощущением тяжкого похмелья, бычье здоровье пока позволяло совмещать пьянки со спортом, хотя интенсивность занятий приходилось постепенно снижать. И с самого утра подумал о Колпакове и Габаеве. О первом напомнил еще побаливающий нос, о втором — вчерашний разговор в веселой разгоряченной компании: якобы Гришка нелестно отзывался о нем и даже грозил проучить при случае.
«Посмотрим еще, кто кого проучит!» — думал Кулаков, разглядывая в зеркале отекшие глаза — единственную выглядывающую из обильной растительности часть лица.
Он считал себя сильнее и одареннее бывших наставников и, как все недалекие люди, отрываясь от реальности, завышал свои возможности.
— А с тобой особо поквитаюсь! — грозно обратился он к воображаемому Колпакову, трогая свернутый нос.
Колпаков вышел на улицу, зябко поежился, запахнул воротник и направился к машине.
— Геннадий Валентинович! — услышал он за спиной знакомый голос и, обернувшись, увидел Писаревского, озабоченно трусившего следом с большой кожаной папкой, прижатой к округлому животу.
— Опаздываю, подбросишь до института? Только из командировки, сегодня отчет на совете… Да и вообще уйма дел…
Жалобно посетовав, толстяк облегченно ввалился на сиденье, машина просела.