Дело пахло жареным, это не обычная бытовуха, могут возникнуть самые неожиданные повороты и непредсказуемые осложнения. Интуиция не подвела оперативника. Но ни он, да и никто другой не мог предположить, какие последствия вызовет расследование этого убийства.
Холодный вечер в Москве.
10 февраля 1996г.
— Кажется, я натерла ногу, — шепнула Ирина Алексеевна.
Миролевич скосил глаза вниз, под стол. Жена незаметно стянула туфлю с ноги и показала припухшую красную пятку.
— Болит?
— Мгм.
— Кто-то, помнится, говорил мне, будто обувь от Картье удобнее, чем родная кожа.
— Я говорила, что если мы не купим эти туфли, мне не в чем будет сегодня пойти.
Те красные слишком вульгарны.
То, что происходило сейчас между ними, выдавало железного Черепа с головой. Ибо если на ответственнейшем приеме жена показывает мужу натертую пятку, а он эту пятку с удовольствием рассматривает и всерьез обсуждает связанную с ней проблему, значит, несмотря на свое могущество, власть и страх, внушаемый далеко не пугливым людям, он под этой самой пяткой и находится.
Миролевич накрыл своей большой ладонью ее пальцы, сжимающие серебряную вилку с кусочком сосьвинской сельди: все будет хорошо, дорогая, не волнуйся. Ирина Алексеевна улыбнулась, слегка ткнула головой в его плечо — жест, будоражащий Николая Петровича до самых глубин мужского естества.
Ради Ирины он оставил семью, поставив на кон карьеру — при коммунистах уход к молодой артистке рассматривался как «моральная неустойчивость», со всеми вытекающими последствиями. Просто блядовать не возбранялось, если не попадаться и соблюдать внешние приличия. А вот так наглядно… Тут можно было запросто партбилета лишиться! Ему повезло со временем: железная хватка парткомов стремительно слабела, а партбилеты с легкой руки нынешнего Президента можно было бросать публично даже с высокой трибуны. Потому и обошлось без «оргвыводов»…
— Налей мне шампанского, дорогой…
Вправо и влево от них уходил в бесконечность огромный, как шоссейная дорога, стол, окаймленный рядами жующих и переговаривающихся между собой голов. Иногда какая-нибудь голова поворачивалась к Николаю Петровичу и осведомлялась о его здоровье, или здоровье его детей, или просто просила передать розетку с икрой.
«Да, спасибо, хорошо». «Просто замечательно, спасибо». «Вам кетовой или стерляжьей?..»
В самом деле, все у генерал-лейтенанта Миролевича было хорошо — особенно после назначения. Прекрасное настроение, отличные перспективы… Он наконец-то вошел «в обойму». Впереди маячили очередные генеральские звезды, новые должности, открывалась возможность политической карьеры… Он стал заметной фигурой — дела начальника столичного ГУВД интересовали множество других начальников и широкую общественность. Хотя всего только месяц назад его драгоценное здоровье не заботило никого, кроме Ирины Алексеевны да прямых подчиненных.