У Ашота глаза как маслины, сейчас они потускнели, будто долго лежали на тарелке и рассол совершенно высох, он шумно задышал и собрал пальцы рук щепотью, покачивая ими при каждом слове.
— Разве я тебя обижал, Родион? Не-ет. Разве я тебе давал повод так поступать?
Нет! Разве ты меня больше не уважаешь? — горестно причитал он.
Байдак перестал смеяться и протянул ему стакан.
— Пей. Я не хотел.
Ашот выпил, снял трусы, стал выковыривать оттуда ягоды. Несколько вишен он бросил в рот.
— Я чистый, — сказал он гордо. — От меня никогда плохо не пахнет.
И показал на свой член. Сергей подумал, что не будет пить из одного стакана с Ашотом.
А через минуту все-таки выпил — потому что ему позарез нужно поговорить с Родиком; а если с Родиком не пить, то и разговаривать не о чем. И сидеть с ним в одной комнате тоже необязательно. На свет из-за спинки дивана появилась еще одна бутылка.
— У меня проблемы, Родик, — повторил Сергей после третьей.
— Я понял, — сказал тот серьезно. И тут же налил четвертую. В дверь постучались.
Ашот оделся и пошел спросить, кто там; споткнулся на вишне, чуть не упал. За дверью была Салманова, она сдавала зарубежку по высокой протекции Ашота, а Лидия Николаевна ее хладнокровно зарубила. Салманова плакала и возмущалась. Ей подали полный стакан.
— Ты дура, — сказал Ашот. — Тебе было ясно сказано: четвертый билет, уголок два раза проколот иголкой. Где были твои глаза, Салманова?
— Четвертый взяли до меня! — пискнула Салманова. — Какая-то зараза схватила!.. Я как идиотка всю ночь читала этого припыленного Зюскинда, его «Контрабас» — до сих пор во рту гадко, а кто-то — раз! И получил зачет за мой счет!
Сергей выпил еще стакан, взял сигарету, прикурил. Выходило, что это он зараза и он получил зачет за счет несчастной Салмановой. Значит, и перед ней он виноват.
В пустом желудке заурчало, в голове разгонялась звонкая безудержная карусель.
Ашот кормил Салманову с рук раздавленными вишнями, которые минуту назад достал из своих трусов.
— Вот, кушай, Салманова, — ворковал он, — и не бери в голову. Все будет нормально.
— Она меня обозвала при всех куриными мозгами — Лидия, представляешь?
— Послезавтра у нее вторая группа, пойдешь и сдашь вместе с ними. И все дела.
Они зашептались о чем-то. Родик Байдак поднялся, включил единственную рабочую камеру, навел ее на лицо Салмановой. Большой монитор ожил. Жующий рот крупным планом, маленькие прозрачные усики над верхней губой, пятно сока в уголке.
Салманова высунула свернутый трубочкой красный язык; он был похож на собачий член, под ним виднелись синие прожилки и тонкая вертикальная перепонка.