Наконец я стал звать ее по имени, тихонько, потом громче, испуганно. Через несколько минут из трапезной вышел монах, закончивший, должно быть, первую безмолвную трапезу, и спросил, не может ли он мне помочь. Я объяснил, что исчезла моя жена, и он стал искать вместе со мной.
— Может быть, мадам пошла на прогулку?
Но ее не оказалось ни в саду, ни на стоянке, ни в склепе. К тому времени, как над хребтом показалось солнце, мы обыскали все и обратились к другим монахам, и один из них предложил съездить на машине в Лебен и поспрашивать там. Что-то заставило меня попросить его вызвать полицию. Тут я услышал твой плач и бросился к тебе. Я испугался, что ты упала с кровати, но ты просто просыпалась. Я быстро накормил тебя и не спускал с рук, пока мы по второму разу обыскивали те же места.
Наконец я попросил собрать и расспросить всех монахов. Аббат с готовностью согласился и собрал всех в галерее. Никто не видел Элен с той минуты, как мы, поужинав, ушли в гостиницу. Все были встревожены.
— Lapauvre1 , — сказал старый монах, и я сердито взглянул на него.
Я спросил, не говорила ли она с кем-нибудь вчера и не заметил ли кто чего-нибудь странного.
— Мы, как правило, не говорим с женщинами, — мягко заметил аббат.
Но один из монахов выступил вперед, и я сразу узнал в нем того старика, чья обязанность была сидеть в склепе. Лицо его было таким же спокойным и добрым, как вчера в свете фонаря, и выражало то же слабое смущение.
— Мадам задержалась поговорить со мной, — сказал он. — Мне не хотелось нарушать правила, но она держалась так смиренно и вежливо, что я ответил на ее вопросы.
— И о чем же она вас спрашивала?
Сердце у меня давно колотилось, но теперь его сжала боль.
— Она спросила, кто здесь похоронен, и я ответил, что это наш первый настоятель, память которого мы чтим. Тогда она спросила, что великого он совершил, и я сказал, что у нас есть предание… — Тут он взглянул на аббата, и тот кивнул, разрешая ему продолжать. — У нас есть предание, что он вел святую жизнь, но в смерти был поражен проклятием и поднимался из гроба, чтобы вредить другим монахам, и его тело пришлось подвергнуть очищению. Когда же он был очищен, из его сердца проросла белая роза в знак прощения Святой Матери.
— И потому-то вы сидите и стережете его? — спросил я. Аббат пожал плечами.
— Это просто традиция, дань уважения его памяти.
Я обернулся к старому монаху и увидел, что его мягкое лицо побледнело до синевы.
— И эту историю вы рассказали моей жене?
— Она расспрашивала меня о нашей истории, monsieur. Я не видел ничего дурного в том, чтобы ответить на ее вопросы.