Уолтер больше не стал ничего спрашивать. Они продолжали идти по караульне, и их шаги громким эхом отдавались под арками. Они прошли через усеянную медными гвоздями дверь во внутренний двор. Уолтер был поражен тем, что он был не таким обширным, как внешний двор, и там не кипела такая же бурная деятельность. Но это было можно понять. Свободное пространство занимали важные здания замка — Главный холл, церковь и высокие башни бастионов со всех сторон. Кроме того, там располагались плацы и дорожки. Все это окружали такие высокие каменные стены, что дневной свет с трудом проникал внутрь двора. Булыжники под ногами были скользкими, потому что из окон выливали на улицу не только содержимое ночных горшков.
Старый метельщик с метлой и ведром пытался расчистить весь мусор. Он что-то напевал хриплым голосом. На одном рукаве у него был вышит выцветший крест. Это был старый крестоносец, но ему пришлось взяться за такую унизительную работу.
Двое крепостных тащили корзину с грязной одеждой; сверху лежал детский чепчик и шутовской колпак. Один говорил:
— Шесть священников, отпускающих грехи! И все набивают свои мерзкие животы лучшим вином и хорошей едой. Если бы я был уверен, что графы и им подобные будут регулярно помирать, я бы и сам стал отпускать грехи!
— И прямиком отправился бы в ад после смерти, — возмущенно возразил ему другой слуга. — Мне хватает собственных грехов, чтобы я еще брал на себя чужие грехи, и всего-то за золотую монету и глоток хорошего вина!
По обеим сторонам двери в часовню прямо на камне были вырезаны геральдические щиты Лессфорда. Над дверью находилось огромное окно из цветного стекла. Там был изображен Моисей с Неопалимой Купиной. Священник повернул ключ и пригласил Уолтера войти внутрь.
— Отец Николас, — сказал Уолтер, ставя ногу на ступеньки, — я что-то не вижу дерева, на котором болтались бы плоды не по сезону! Я специально смотрел, пытаясь найти это дерево по пути сюда.
Лицо у священника помрачнело.
— Тела сняли и похоронили вчера. Пусть они покоятся с Богом!
— Нормандская справедливость! — возмущенно воскликнул юноша.
Отец Николас сделал ему знак и прошептал:
— Говори потише! Окружающие строения образуют здесь как бы колодец, и голоса хорошо слышны повсюду. Никогда не знаешь, кто нас может слушать. — Отец Николас помолчал, а затем напряженно заметил: — Меня кормят и поят в Булей-ре. Я уважал графа и хорошо ему служил. Я не только был его духовным наставником, но, смею надеяться, и его другом. Как только его похоронят, я отряхну пыль Булейра со своих сапог!