– Ваш сундучок играет только одну мелодию?
– Сколько же тебе надо? Хватит и «Пастушка».
– А больше он ничего не играет? – спросил Вася, убирая одну руку в карман, а другой вскидывая винтовку.
– Больше ничего.
– Ну так послушаем! – сказал Вася и выстрелил.
Пуля ударила в сундучок, в нем что-то крякнуло, и в тот же миг послышалась мелодия. И правда, это была совсем другая мелодия, да, гномики заиграли бодрей.
Я люблю тебя, жизнь,
И надеюсь, что это взаимно…
– Что такое? – прислушивался Кожаный. – «Я люблю тебя, жизнь…»?
– «И надеюсь, что это взаимно…» – ответил Вася и вышел из тира, твердо хлопнув дверью.
– Какая жизнь? – повторял Кожаный, присаживаясь на корточки перед сундучком. – Какая, к черту, жизнь?
Он нажал кнопку, и сундучок заиграл «Пастушка».
– Ничего не пойму. Откуда взялась эта жизнь? Да и вообще, что это за парень? Я его раньше в Карманове не видал.
Кожаный задумался, прошелся по тиру взад-вперед и, наконец, вспомнил о нас.
– Так значит, вам монахов надо? – спросил он.
– Ага, – кивнул Крендель.
– Тогда пошли.
– Куда?
– Сюда, – ответил Кожаный и поманил нас за прилавок.
Наступая на пульки, там и сям валяющиеся на полу, мы подошли к стене, на которой висели мишени. Кожаный стукнул в стену кулаком – и в ней открылась дверца.
– Заходите, – сказал он. – Только поскорее.
В узенькой темной комнате, которая оказалась за дверью, вокруг стола, освещенного оплывшею свечкой, сидели монахи и играли в лото.
Пять обстриженных монахов
В черных, ниспадающих к полу одеждах монахи сидели вокруг стола, и табачный дым волнами ходил над ними.
В сизых волнах пламя свечи колебалось, как парус, и, как вулкан, вздымалась со стола трехлитровая банка, наполненная пивом.
Монахи, все до единого, были подстрижены наголо. И это особенно поразило меня в первую секунду. Как соборные купола, сияли над столом их лысые головы, освещенные свечкой. Из-под первого купола выглядывала курчавейшая борода, которая давно не щупала ножниц, под вторым – наподобие банана висел ноздреватый нос. Два других купола были поменьше, сияли послабей, и под ними не было видно никакого лица, только рты, в которых горели сигареты.
На столе там и сям были рассыпаны монеты и клетчатые таблицы. Ноздреватый потрясывал голубым мешочком.
– Семьдесят семь, – сказал он, достав из мешочка лотошный бочонок.
– Бандитизм, – откликнулся бородач, и все стали хватать монеты и закрывать ими клетки, в которых была цифра 77.
– Восемьдесят девять, – сказал ноздреватый.
– Кража со взломом, – сказал от двери Кожаный, и монахи разом обернулись к нам. – Статья восемьдесят девятая Уголовного кодекса, – продолжал Кожаный. – Карает за кражу со взломом сроком до шести лет.