Принц полуночи (Кинсейл) - страница 4

Господи Боже!

Это же девушка!

Он был уверен в этом. Абсолютно и полностью уверен. Этот тихий голос с хрипотцой, который не поднимался и не падал, как обычные голоса, а упрямо оставался неизменным; эта кожа, эти губы, изящная фигура — о да, это была женщина, хитрая кошечка. У нее и лицо годилось для выбранной роли, чистое и ясное, великолепное, с сильным подбородком и выразительными бровями, и рост был подходящий, как и манера держаться, чтобы и впрямь выглядеть шестнадцатилетним юношей. Он готов был поспорить на золотую гинею, что она подстригла ресницы — вот почему они выглядели словно густые черные щеточки.

И он готов был поспорить на сотню, что знает, зачем она здесь. Это не угроза его ареста. Не коварная попытка заманить его в Англию, чтобы получить награду. Это просто девица, попавшая в беду и ищущая его помощи — как тысяча других.

Она проделала дьявольски долгий путь, чтобы докучать ему.

Но так прекрасна. Так прекрасна.

— Садиться, — внезапно сказал он, взмахом руки указывая на грубый стол. — Садиться, садиться, месье. Я помогать. Я думать. Марк! — закричал он, подзывая хозяина и пытаясь перекричать обычный гвалт таверны. — Vin… He! Vin pour deux[9]. — Он со стуком положил сверток с кистями на стол и сел верхом на лавку. — Месье. Как вас зовут?

— Ли Страхан. — Она снова слегка поклонилась. — К вашим услугам.

— Сро-хан. Срах-хон. — Он улыбнулся. — Difficile[10]. Ли, да? — Он ударил себя ладонью в грудь: — Я звать… Эсте. — Не имело смысла скрывать это — ведь в деревушке все его так звали и считали это итальянским именем, так похожим на название одной из четырех сторон света — востока — на итальянском.

— Садиться. Садиться, — повторил он. — Tres bien[11]. Вы есть, нет? Сыр? — он протянул руку — связка колбас и круги сыра свисали с балки над столом. Отрезав щедро и того и другого, он пододвинул еду к девушке и поставил поближе к ней миску с горчицей. Марк принес горячий хлеб и, со стуком ставя на стол новую бутылку вина, многозначительно посмотрел на С.Т. Понимая, что побежден, С.Т. по-французски согласился написать портрет уродливой дочери хозяина еще до конца зимы, что было равносильно полной капитуляции, достаточной, чтобы тот удалился с самодовольным лицом, даже не требуя денег, — что, впрочем, все равно было бы бесполезно.

Месье Ли Страхан не отводил глаз от ароматного хлеба, который С.Т. разламывал на большие ломти, от которых шел пар. Девица выглядела голодной, но отрицательно покачала головой:

— Я уже ел. Merci.[12]

С.Т. взглянул на нее, пожал плечами и налил ей вина. Да будь он проклят, если она не умирает с голоду, но у молодых — собственная гордость. Он откинулся назад, прислонившись спиной к стене, и намазал горчицей большой кусок сыра. До его замка было довольно далеко, и к тому же в гору.