Она отделалась переломом левой лодыжки. Доктор Педерсен, врач из Коламбиа-Сити, когда пришел вместе со мной и отцом в амбар, долго вглядывался в тени под крышей. Там на одном гвозде еще висела наискось последняя лестничная перекладина.
Он долго смотрел, затем сказал, обращаясь к отцу:
– Чудо.
Потом презрительно пнул ногой натасканную мной кучу сена, сел в свой запыленный «де сото» и уехал.
Рука отца легла на мое плечо.
– Сейчас мы пойдем в дровяной сарай, Ларри, – сказал он очень спокойным голосом. – Я полагаю, ты знаешь, что там произойдет.
– Да, сэр. – прошептал я.
– И при каждом ударе ты будешь благодарить Бога за то, что твоя сестра осталась жива.
– Да, сэр.
И мы пошли. Он здорово меня отделал, так здорово, что я ел стоя целую неделю и еще две после этого подкладывал на стул подушечку. И каждый раз, когда он шлепал меня своей большой красной мозолистой рукой, я благодарил Бога.
Громко, очень громко. Когда наказание заканчивалось, я был уверен, что он меня услышал.
К Китти меня пустили перед тем, как ложиться спать. Я почему-то помню, что за окном у нее на подоконнике сидел дрозд. Сломанную ногу ей забинтовали и притянули к дощечке.
Китти смотрела на меня так долго и с такой любовью, что мне стало неловко. Потом она сказала:
– Сено. Ты подложил сено.
– Конечно, – буркнул я. – А что еще мне оставалось делать? Когда лестница, сломалась, я уже не мог забраться наверх.
– Я не знала, что ты делаешь. – сказала она.
– Да ты что? Я же был прямо под тобой!
– Я боялась смотреть вниз. Все это время я висела с закрытыми глазами.
Меня словно громом ударило.
– Ты не знала? Ты не знала, что я там делал? Она кивнула:
– Китти, да как же ты?..
Она посмотрела на меня своими глубокими синими глазами и сказала:
– Я знала, что ты сделаешь что-нибудь, чтобы помочь мне. Ты же мой старший брат. Я знала, что ты меня спасешь.
– Китти, ты даже не представляешь, как, все было.., на волоске…
Я закрыл лицо руками, но она приподнялась с постели, отняла мои руки и поцеловала меня в щеку.
– Нет, Ларри. Я же знала, что ты там внизу… Ой, я уже хочу спать. Поговорим завтра. Доктор Педерсен сказал, что мне наложат гипс.
Гипсовую повязку она носила меньше месяца, и все ее одноклассники на ней расписались. Она даже меня уговорила расписаться. Потом ее сняли, и на этом все закончилось. Отец поставил новую крепкую лестницу на третий ярус, но я никогда больше не забирался наверх и не прыгал в сено. Насколько я знаю, Китти тоже.
Впрочем, я не могу сказать, что дело этим закончилось. На самом деле все закончилось девять дней назад, когда Китти бросилась вниз с последнего этажа здания страховой компании в Лос-Анджелесе. В бумажнике я держу вырезку из «Лос-Анджелес тайме» и, наверное, всегда буду носить ее с собой, но совсем не так, как люди хранят, например, фотографии тех, кого хотели бы помнить, или театральные билеты на действительно хорошее представление, или вырезку из программы чемпионата мира. Я ношу с собой эту вырезку, как человек носит тяжелый груз, потому что носить тяжести – это его работа. Заметка называется: