— Но они могли бы сидеть в три слоя и на всей дороге.
— Это опасно.
— Почему?
— А почему ты меня спрашиваешь?
— Потому, что ты знаешь.
— Откуда ты знаешь?
— Слушай, не строй из себя гусеницу из «Алисы в Стране чудес».
Почему бы тебе просто не ответить?
— Как долго ты выдержишь постоянные крики со всех сторон? Да от одного запаха всей этой толпы можно сойти с ума. Это все равно, что пройти триста миль по Таймс-сквер на Новый год.
— Но им же позволяют смотреть, разве не так?
— Я не гусеница, — сказал Стеббинс доверительным полушепотом. —Я больше похож на Белого Кролика, только вот золотые часы оставил дома, и на чай меня никто не приглашал. Насколько я знаю, во всяком случае. Может, если я выиграю, я это у них и попрошу. Скажу:
“Пригласите меня, пожалуйста, на чай".
— Черт побери!
Стеббинс принужденно улыбнулся:
— Скоро. Скоро. Ты потерпи.
У следующего поворота опять ударили выстрелы, спугнув фазанов, которые вылетели из подлеска, как электрические искры. Гэррети и Стеббинс зашли за поворот, но тело уже утащили. Они так и не увидели, кто это был.
— Видишь ли, — продолжал Стеббинс, — есть точка, после которой толпа уже не имеет значения. Ты просто перестаешь ее замечать, прячешься от нее в свою норку.
— Я понимаю, — кивнул Гэррети.
— Если бы ты понимал, ты бы не ударился в истерику, и твоему другу не пришлось бы тебя выручать.
— А как глубоко нужно спрятаться?
— А как глубоко ты сейчас?
— Не знаю.
— Что ж, тогда зарывайся, пока не уткнешься в камень. Залезай под него и сиди. Это и будет нужный уровень. Такова моя идея. Если хочешь, изложи свою.
Гэррети промолчал. Идей у него не было. Длинный путь продолжался.
Солнце висело над дорогой, разбитое на куски деревьями. Тени идущих гномами плясали по асфальту. Один из солдат нырнул в вездеход, достал оттуда какой-то сверток и стал его разворачивать. Это оказался громадный зонтик защитного цвета. Солдаты укрепили его на броне вездехода и уютно расположились в тени.
— Вонючие суки! — крикнул кто-то. — Моим призом будет ваша публичная кастрация!
Солдат эта мысль не слишком ужаснула. Они все так же оглядывали идущих пустыми глазами.
Гэррети не хотелось больше говорить со Стеббинсом. Он переносил Стеббинса только в малых дозах. Он пошел быстрее. Было 10.02.
Через двадцать три минуты с него снимут одно из предупреждений, но пока он шел с тремя. Это его не пугало — в нем засела странная уверенность, что он, Рэй Гэррети, не может умереть. Другие, статисты в фильме его жизни, могут, но он, звезда… Может быть, ему еще предстоит понять лживость этих успокаивающих иллюзий; может, именно об этом дне говорил Стеббинс.