Глаза впали в глазницы. Лицо покрылось синеватой щетиной.
— Я наплюю ему в морду.
— Расслабься, — посоветовал Гэррети. С него уже сняли все три предупреждения.
— Сам расслабься, — буркнул Бейкер. — Погляжу я на тебя.
— Зря ты так про Майора. Он ведь тебя не заставлял.
— Заставлял? Он убивает меня, вот и все!
— Это не…
— Заткнись, — сказал коротко Бейкер, и Гэррети послушался. Он почесал шею и взглянул на раскаленное добела небо. Его тень уродливым карликом скорчилась у ног. — Прости, — сказал Бейкер. — Зря я кричал. Мои ноги…
— Ладно, — сказал Гэррети.
— Это со всеми происходит. Может, это хуже всего.
— Знаете, что я хочу сделать? — спросил Пирсон.
— Наплевать в морду Майору, — предположил Гэррети. — Все хотят наплевать в морду Майору. Как только он приедет, мы набросимся на него и…
— Да нет, — Пирсон шагал, как человек в последней стадии опьянения.
Голова его едва не падала на плечо. — Майор тут ни при чем. Я хочу просто пойти в поле, лечь и закрыть глаза. Просто лежать среди пшеницы…
— В Мэне нет пшеницы, — уточнил Гэррети. — Это просто трава.
— Ну, в траву. И читать стихи сам себе.
Гэррети порылся в поясе, нашел печенье и стал грызть его, запивая водой.
— Чувствую себя решетом, — пожаловался он. — Пью воду, а через две минуты она выступает у меня на коже.
Ружья грянули снова, и еще одно тело безжизненно рухнуло на асфальт. — Сорок пять, — сказал Скрамм, подходя к ним. — Этак мы и до Портленда не дойдем.
— У тебя что-то с голосом, — заметил Пирсон с осторожным оптимизмом. — Похоже, я подхватил лихорадку, — жизнерадостно сказал Скрамм.
— Господи, как же ты идешь? — с благоговейным страхом спросил Абрахам.
— Как я иду? Посмотри на него! Хотел бы я знать, как он идет! он ткнул пальцем в сторону Олсона.
Олсон молчал уже два часа. Он не дотронулся до фляжки. Все с завистью глядели на его почти полный пояс. Глаза его, цвета темного обсидиана, смотрели прямо вперед. Губы высохли и растрескались, и из них высовывался язык, как дохлая змея из пещеры. Язык Олсона был грязно-серым.
Как глубоко он зарылся? Гэррети вспомнил слова Стеббинса. На мили? На световые годы? Ответ был: слишком глубоко, чтобы увидеть это. И чтобы выбраться.
— Олсон! — тихо позвал он. — Олсон!
Олсон не отвечал. Двигались только его ноги.
— Хоть бы язык убрал, — нервно сказал Пирсон.
ДЛИННЫЙ ПУТЬ — продолжался.
Леса расходились, уступая место лугам, и опять сходились. По обочинам стояли восторженные зрители. Появлялось все больше плакатов с именем Гэррети. Но его это уже мало интересовало — он слишком устал. Скоро он устанет настолько, что не сможет говорить с другими. Лучше действительно уйти в себя, как малыш, завернувшийся в ковер. Так было бы проще.