Откинувшись в кресле такси, Дюран смотрел в затуманенные от пара окна, слушал, как шуршат по мокрому асфальту шины, и удивлялся своему настроению – он мог бы чувствовать себя и лучше. Более того, у него есть повод для радости: по выражению лица и жестам оператора ясно, что испытание на детекторе лжи пройдено «на пять с плюсом». И значит, он просто обязан чувствовать себя уверенно – теперь, когда подтвердились его благие намерения в отношении покойной пациентки. Однако, как Джефф ни старался, он не мог избавиться от смутного беспокойства. Его не покидала мысль, что на этом неприятности не закончатся.
По лобовому стеклу неутомимо ходили щетки стеклоочистителя – все впустую: дождь низвергался на землю микровзрывами, легкие брызги влаги сменялись пеленой льющей воды, замедлявшей ход машины до скорости черепахи.
– Да, погодка выдалась еще та, – завел разговор водитель.
Дюран кивнул и, заметив крошечный флажок на приборной доске, машинально ответил:
– Lavalas.[16]
Водитель обогнал идущую впереди машину и взглянул на пассажира в зеркало заднего вида:
– Pale Creole, zanmi?[17]
Вопрос вывел Джеффри из задумчивости:
– Что?
– Я спросил – pale Creole? Нет?
Дюран покачал головой, не до конца поняв, что от него хотят.
– Нет, – проговорил он. – Не думаю.
Водитель усмехнулся и пожал плечами:
– Ясно, просто знаете несколько слов. Lavalas – сильный дождь.
Джеффри кивнул – он и сам не понял, откуда выхватил это слово, просто слетело с языка. Наверное, по телевизору услышал, а вот… zanmi означало «друг». Каким-то образом он знал и это. «Господи», – подумал Дюран и посмотрел в окно на размытое сияние красных габаритных фонарей.
– Нет, ты только посмотри! – воскликнул водитель, обращаясь к самому себе. – Стоячая вода!
Прямо перед ними по дверцы в воде застрял «лексус». Огромная лужа перекрыла почти две полосы движения, и машинам приходилось рядком протискиваться по обочине.
– Я музыку поставлю, не против?
Дюран согласно кивнул:
– Да, прекрасно.
Водитель сунул кассету в магнитолу.
– Жаль, что конпы с собой не прихватил, ты бы послушал. Мало кто из пассажиров ее любит – наверное, трубы не нравятся, – вот и вожу с собой Марли…
Зазвучала музыка, и меланхоличный мужской голос запел: «No, woman, no cry…»
Такси двинулось на дюйм – и остановилось, двинулось – и остановилось, точно повинуясь ритму рэгги. Дюран откинулся в кресле и закрыл глаза, думая: «Конпа, как знакомо. Но чья конпа? „Эклипсов“? „Свит Микки“? „Табу“?» Откуда ему известны эти названия? Да и сама музыка? По телевизору видел? Вряд ли. Уж очень похоже на дежа-вю или реинкарнацию – но это так, возвращаясь к недавним мыслям.