Рустем закрыл сундук и бросил взгляд на гаснущий огонь. Конечно, он мог бы сам его раздуть, но принял другое решение. Те предметы, которые он только что обнаружил и держал в руках, вызвали в нем необычные чувства, он вдруг осознал, как далеко он от своих жен. Несмотря на усталость после долгого и бурного дня — с гибелью человека в самом его начале, — Рустем отметил в себе, как профессионал, признаки возбуждения.
Он подошел к двери, открыл ее и крикнул вниз, чтобы кто-нибудь развел огонь. Дом был маленький. С первого этажа немедленно донесся ответ. Через несколько секунд он с удовлетворением увидел молодую служанку — чуть раньше она назвала себя Элитой, — которая вошла в комнату, почтительно опустив глаза. Он думал, что явится довольно чопорный управляющий, но подобные обязанности явно были ниже достоинства этого парня, и, возможно, он уже спит. Час поздний.
Рустем сидел на подоконнике и смотрел, как женщина раздувает огонь и подметает пепел. Когда она закончила и поднялась с колен, он мягко произнес:
— По ночам я мерзну, девушка. Я бы предпочел, чтобы ты осталась.
Она покраснела, но не стала возражать. Он знал, что так и будет в доме такого сорта. Ведь он — почетный гость.
Она оказалась мягкой, приятно теплой, податливой, хоть и не слишком искусной. В каком-то смысле ему так больше нравилось. Если бы он захотел приобрести новый чувственный опыт, он бы потребовал опытную проститутку. Это Сарантий. Говорят, здесь можно достать все. Все, что угодно. Он по-доброму отнесся к девушке, позволил ей остаться в постели вместе с ним после. Ее постель, несомненно, представляла собой всего лишь лежанку в холодной комнате внизу, а они слышали, как снаружи завывает ветер.
Ему пришло в голову, когда сознание уже начинало туманиться, что слугам, возможно, приказали внимательно следить за приезжим бассанидом, и это лучше всего объясняло уступчивость девушки. Но он слишком устал, чтобы размышлять об этом. Он уснул. Ему снилась его дочь, которую он должен потерять, так как Царь Царей возвысил его до касты жрецов.
Девушка Элита все еще находилась у него позже, в самый разгар ночи, когда весь дом проснулся от настойчивого стука и криков у двери.
* * *
Пока ее несли на носилках сквозь темноту из Императорского квартала в собственный городской дом, а рядом ехал верхом неожиданный провожатый, Гизелла задолго до прибытия на место решила, как ей поступить.
Она подумала, что со временем этот факт мог бы вернуть ей немного потерянной гордости: это был ее выбор, ее решение. Это не значило, что у нее все непременно получится. При наличии стольких других планов и замыслов — и здесь, и дома — шансы против нее явно перевешивают. Так было всегда, с того времени, когда умер ее отец и анты неохотно короновали его единственного оставшегося в живых ребенка. Но по крайней мере она могла думать, действовать, а не качаться, подобно утлой лодочке, на волнах больших событий.