Мы покончили с напитками и расправились еще с некоторым количеством еды. Когда шли к машине, к нам подошел еще один из попрошаек — грузный человек неопределенной расы и религии. На лице у него была заискивающая ухмылка, а тело содрогалось от параличной тряски, словно в каком-то жутком танце. Майло свирепо посмотрел на него, потом полез в карман и вынул горсть мелочи. Сунув деньги бродяге, он вытер руки о штаны, отвернулся, не слушая его невнятного благодарственного бормотания, и выругался, берясь за ручку дверцы. Но эпитеты на этот раз звучали как-то неубедительно — мне доводилось слышать от него и кое-что получше.
* * *
Доктор Урсула Каннингэм-Гэбни звонила в мое отсутствие и оставила номер телефона, по которому ее можно застать вечером. Я набрал этот номер, и мне ответил грудной, хорошо поставленный женский голос.
— Доктор Каннингэм-Гэбни?
— Я слушаю.
— Это доктор Делавэр. Спасибо, что ответили на мой звонок, доктор Гэбни.
— А это случайно не доктор Александр Делавэр?
— Да, он самый.
— А, — сказала она. — Я знакома с вашим исследованием о ночных страхах у детей. Мы с мужем включили эту работу в список литературы по расстройствам, вызванным беспричинным страхом, мы составили его в прошлом году для «Американского журнала по психиатрии». Статья очень стимулирует мысль.
— Благодарю вас. Я также знаком с вашими работами.
— Где вы практикуете, доктор Делавэр? Дети не наша специальность, и нам часто приходится направлять маленьких пациентов к врачам детского профиля.
— Я базируюсь на Западной педиатрической, но не занимаюсь лечением. Работаю в области судебной медицины. Кратковременные консультации.
— Вот как. Но из записи на автоответчике я поняла, что вы чей-то лечащий врач.
— Мелиссы Дикинсон. Я был ее врачом. Много лет назад. Я всегда остаюсь в распоряжении своих старых пациентов. На днях она ко мне приходила.
— Мелисса, — сказала она, — такая серьезная молодая женщина.
— У нее немало причин, чтобы быть серьезной.
— Да. Несомненно. Семейная патология имеет глубокие корни. Я рада, что она наконец обратилась за помощью.
— По-видимому, она главным образом волнуется за мать, — пояснил я. — В связи с предстоящей разлукой. Как она перенесет ее отъезд в Гарвардский университет.
— Мать очень гордится ею. И хочет, чтобы она уехала.
— Да, я слышал об этом от Мелиссы. И все же она беспокоится.
— Не сомневаюсь в этом. Но, кроме самой Мелиссы, ее отъезд больше ни у кого не вызывает беспокойства.
— Значит, у вас нет опасения, что в случае отъезда Мелиссы в состоянии ее матери произойдет рецидив?