Он уже начал спускаться по извилистой тропе, когда какой-то всадник пересек луг у подножия холма и въехал на узкую тропинку. Это был Тонтер. Стоя в зарослях, Джимс видел, как он скрылся в направлении Заповедной Долины, и его очень удивило мрачное, тревожное выражение лица барона.
Джимс спустился с холма и, объяснив Вояке, что тот должен остаться в лесу и ждать его возвращения, решительно зашагал к дому Тонтера. Здание было выстроено из бревен, поскольку любовь барона к дереву победила искушение строить из камня, перед которым не устояли многие сеньоры с берегов Ришелье и Святого Лаврентия. Джимсу казалось, что этот дворец из гигантских деревянных брусьев, изрядно потемневших от времени и непогоды, может служить жилищем самому королю. Для обороны в нем проделали бойницы, окна снабдили тяжелыми дубовыми ставнями с крепкими засовами. Недалеко от дома стояла церковь, еще больше похожая на крепость, — ее окна были выше, дверь массивнее, под крышей имелась щель, через которую во врага могло стрелять сразу пятьдесят человек. Как из дома, так и из церкви защитникам поместья ничего не стоило залить реку ружейным огнем. С противоположной стороны располагались скотные дворы, мельница и, насколько хватало глаз, по вырубкам тянулись дома с бойницами и прочными ставнями, принадлежавшие фермерам — вассалам владельца поместья.
Вскоре нога Джимса ступила на тропу, ведущую к дому барона. Стояла такая тишина, что. мужественно поднимаясь по ступеням дома Туанетты, Джимс с полным основанием мог бы заключить, что все кругом спят. На двери висел большой черный молоток из помятого железа. Он изображал ухмыляющегося людоеда, чья голова, похожая на горгойла, с давних пор запечатлелась в памяти Джимса как воплощение сурового, неприступного духа, охраняющего комнаты. Только дважды слышал Джимс его призыв к обитателям дома. И вот сейчас его собственная рука потянулась вверх, чтобы пробудить глухой гром его голоса.
Пальцы мальчика коснулись холодного железа. Поднимая молоток, он вдруг немного заколебался — дверь была приоткрыта на несколько дюймов. Через щель доносился высокий сердитый голос мадам Тонтер. Джимс сиял молоток с металлической панели и уже собирался постучать, как услышал имя, которое заставило его замереть и затаить дыхание. То было его собственное имя. Вовсе не стараясь услышать, о чем говорят в доме, но против воли оказавшись в щекотливом положении подслушивающего, Джимс узнал, почему Тонтер скакал по холму с таким недовольным лицом.
— Это отнюдь не то место, куда пристало ездить дворянину Новой Франции, — говорила мать Туанетты. — Анри Булэн глупец, что женился на англичанке, а Эдмон еще больший глупец, оттого что не выгонит ее отсюда после того, как ее отпрыск учинил разбой и убийство прямо у наших дверей. Несмотря на смазливое личико, растопившее глупое сердце Эдмона, эта женщина прирожденная шпионка, а ее мальчишка — такой же англичанин, как и она. Им обоим нельзя разрешать жить по соседству с нами, по Тонтер без зазрения совести навещает их и упрямо называет своими друзьями. Их дом надо сжечь, а англичанку с сыном отправить туда, откуда она явилась. И пусть Анри Булэн убирается с ними, раз уж он предпочитает быть ренегатом, а не французом!