И все же в то утро, когда Булэны отправились на пикник к Тонтеру, в сердце Джимса ожили волнения мальчика давно минувших дней — хоть это никак не отразилось ни на его лице, ни в поведении, — но не того, который бросил ком грязи в своего соперника, а того, чей характер формировался под влиянием странствующего торговца. Для этой части его существа Туанетта всегда оставалась живой памятью, Туанеттой, которая приняла его Дар на распродаже у Люссана. Желая узнать судьбу красного бархата, он как-то давно, охотясь недалеко от бывшей фермы Люссана, перекопал половину скотного двора в поисках грязной тряпки, в которую, скорее всего, превратилась ткань, если — как он полагал — во время схватки бархат втоптали в землю.
Джимсу очень хотелось увидеть Туанетту, но в этом желании не было и следа прежней тоски и томления. Он собирался взглянуть на совершенно постороннюю молодую особу, общества которой он твердо решил не только не домогаться, но и избегать. Такое решение Джимсу подсказали вовсе не недостаток смелости или сознание общественного неравенства. Нет, просто его обуяла безмерная гордость. В нем жил вольный дух лесов, в крови его кипела жажда свободы, и за всем этим стояла воля Хепсибы Адамса.
Джимс был уверен, что, в какую бы красавицу ни превратилась Туанетта, случись ему оказаться с ней лицом к лицу, он сумеет встретить ее не только без смущения, но даже холодно и равнодушно. Он понимал, что Туанетта должна сильно измениться. Ей уже пятнадцать лет. Молодая женщина. В этом возрасте пять лет — большой срок, и он вполне допускал, что не узнает ее.
Когда Джимс наконец увидел Туанетту, он был поражен, ошеломлен. Словно возвратилось давно минувшее вчера, словно каким-то чудом ожила сгоревшая картина, самый пепел которой давно развеял ветер. Конечно же, она стала выше. Возможно, еще красивее. Но она осталась прежней Туанеттой. Затуманенный рассудок Джимса отказывался признавать невероятную действительность, разрушившую барьеры, за которыми он скрыл мир своих фантазий, как перламутровые стенки раковины скрывают от посторонних глаз драгоценную жемчужину. Он не находил в ней других перемен, кроме той, что она стала еще более женственной. Джимс смотрел на Туанетту, и все труды Хепсибы и его собственные старания, его свобода, воля, мужество рассыпались в прах. Он, как прежде, чувствовал себя существом низшего порядка, подносящим ей в дар орехи, перья, кленовый сахар, по-детски моля ее хоть раз улыбнуться ему. Перед ним была не новая Туанетта, от которой, как казалось совсем недавно, его отделяют миллионы миль, но Туанетта прежняя: она снова обращала его в рабство, вновь ворошила сор разбитых, преданных забвению надежд и тлеющие угли полууснувших желаний, бросала ему вызов, понуждая забыть о гордости, о воле и заставляя кровь раскаленным потоком бежать по телу.